Дальше философия не может идти, оставаясь теоретической дисциплиной. Она останавливается перед альтернативой: или самоупраздниться, или обрести новый, отличный от теоретического, статус существования. Пиррон выбирает второй путь: он обращает бессилие философии теоретически постичь вещи в практическую пользу»[184]. «ничего не называл он ни прекрасным, ни безобразным, ни справедливым, ни несправедливым, – сообщает о Пирроне Диоген Лаэртский, – и равным образом ничему не приписывал он истинного бытия, но утверждал, что люди все делают по обычаю или закону; ибо, по его учению, всякая вещь есть это не в большей степени, чем то»[185].
Выше уже говорилось что по характеристике А.Ф. Лосева учение Пиррона следует характеризовать в качестве релятивизма, хотя правильнее было бы квалифицировать его как изостенизм. Если «ни об ощущениях наших, ни о мнениях нельзя сказать, что они говорят правду или лгут»[186], то как же тогда ориентироваться в действительности, что делать? Оказывается, что «явление, каково бы оно ни было, всегда имеет силу»[187], следовательно, изостенизм (по Лосеву – релятивизм) уже не является абсолютным, но ограничен тем, что можно в практической жизни ориентироваться на явления. Секст Эмпирик истолковывает это положение в том смысле, что явление есть критерий действия[188]. Об этом же читаем у Диогена Лаэртского: «По словам Энесидема, Пиррон в своей философии стремился к эпохэ в познании, но отнюдь не учил совершать наши обыденные действия необдуманно»[189]; и совершенно однозначно далее: «О противоречии ничего нельзя утверждать, но следует придерживаться чувственно воспринимаемых явлений»[190]. В этом феноменализме, т. е. в опоре на явления в реальной жизни состоит определенный позитивный момент пирроновой философии. Таким образом, ничего не зная о вещах и воздерживаясь от всяких суждений о них[191], скептик, тем не менее, вполне знает, что ему следует делать и чего не следует, живет по законам, обычаям и нравам своей страны и в этом смысле ничем не отличается от других людей. Мы знаем, что сам Пиррон был даже верховным жрецом в своей родной Элиде[192]. Видимо, исходя из вышесказанного, надо понимать свидетельство нумения у Диогена Лаэртского будто бы Пиррон высказывал какие-то догматы[193]; т. е. относительно феноменального Пиррон вполне мог иметь некие положительные суждения.
Однако воздержание от суждения, вытекающее из неведения вещей, не является самоцелью для скептика, оно только средство стать адиафоричным (ἀδιάφορος) (безразличным) ко всему и, таким образом достигнуть апатии (ἀπάθεια) (бесстрастия, бесчувствия) и атараксии (ἀταραξία) (невозмутимости). Такого рода внутреннее состояние мудреца есть эвдемония (ευδαιμονία) (блаженство). Последняя является для Пиррона самоцелью, исходным пунктом философии, ее движущим мотивом и конечным результатом. Таким образом, к скептицизму он приходит в большей
Семушкин А. В. Античный скептицизм. Лекция 1. Пирронизм // Вестник Российского университета дружбы народов. Философия. Bulletin of Peoples Friendship University of Russia. Philosophy. М., 1997. № 1. С. 176–187. С. 183.
Diog. L. IX. 61.
Euseb. Praep. Ev. XIV. 18. = Diog. L. IX. 78.
Diog. L. IX. 105.
См.: Sext Emp. Adv.math. VII. 30.
Diog. L. IX. 62.
Ibid. 106.
См.: Ibid. 61.
Diog. L. IX. 64.
См.: Ibid. 68.
