как будто чтобы снять туфли. Он стоял рядом, не отходил. Тогда я на самом деле сняла туфли, стала копаться, расстегивать блузку. А он, убедившись, что всё в порядке, отошел к столику, чтобы взять какие-то инструменты – загремел чем-то, залязгал… Зачем нормальному врачу лязгающие инструменты, если ты жалуешься на боль в висках? А я подхватила туфли и рванулась к двери. Конечно, он бросился за мной. Но шансов у него не было, я оказалась гораздо проворнее.
Мы часто в театре делаем такие упражнения – бегаем по нашему залу и ловим друг друга. Валерий Викторович говорит, что это развивает внимание и чувство партнера и что все великие актеры так начинали свою карьеру – часами ловили друг друга на занятиях по актерскому мастерству, вырабатывали «чувство локтя». Фельдшер булькал и хрипел мне вслед, но я, не оборачиваясь, понеслась по коридору, и поймать он меня не смог. Тогда я еще могла нестись как ветер. А теперь – только представлять, что я перышко и лечу.
Поэтому на вопрос Нины Ивановны, не отвести ли меня к врачу, я помотала головой.
– Не понимаю языка глухонемых, – четко отрезала Нина Ивановна.
– Нет, – ответила я как можно более нормально, чтобы она перестала думать, что со мной что-то не в порядке.
– Хорошо, – кивнула Нина Ивановна.
На мое счастье, она решила провести на этом уроке тест, а тест – это святое, она сама всегда так говорит. Тест отменяет все войны, скандалы, разбирательства. Тест на время примиряет врагов, потому что у Нины Ивановны пересдать нельзя. По всем предметам можно, а по русскому – нельзя. А у нас есть люди, которые и сами убьются за свои пятерки, и других убьют. Как будто от их пятерки зависит будущее планеты, так говорит мой папа. Мы с Вовой учимся на двоих на четыре с плюсом. Когда Вова еще учился в школе, он маме на вопрос «Как оценки?» всегда отвечал: «Три-и-и… четы-ы-ре… пять!!!» И мама смеялась. У Вовы в школе пять было только по физкультуре. А у меня – по математике, несмотря на мое увлечение театром, и еще по литературе, потому что я обычно читаю сами произведения, а не краткое содержание, и Нина Ивановна это ценит.
Мама не очень переживает о наших пятерках, особенно о моих, ее больше волнует, чтобы Вова удержался в своем «универе». Он не смог поступить на бюджет, потому что экзамены в школе сдал плохо. Но нашел «универ», где был совсем низкий проходной балл и небольшая оплата. Туда ездить неудобно и нет общежития, но ему и не надо. Зато есть военная кафедра для тех, кто сможет на нее поступить – пробежит на время, отожмется. Вова собирается следующим летом начать тренироваться. Иначе его после учебы заберут в армию. А Вова, по мнению мамы, совершенно не готов взять в руки оружие. Это тоже старый спор мамы с папой.
Папа настаивает, что Вова должен «стать мужиком», послужить, помаяться в казарме. Сам папа служил, причем в морской пехоте, и забыть этого не может. У нас висит папина фотография в форме и раз в год он встречается с товарищами, чтобы «вспомнить, вздрогнуть и обмыть», как выражается папа. Но мама говорит,
