потому и тяжёлые, – мужичок извиняется. – Такой ярчайшей силы краски, что, глядя на них, ослепнуть можно. Поэтому у меня условие – пока я вас мажу и пока вы сохнете, нельзя вам на себя смотреть: ни на друг дружку, ни в зеркало. А то ослепнете. Какому ж царевичу жена слепая нужна?
– А долго ли сидеть, не глядя, дяденька? – средняя сестра спросила.
– Дня три! – мастер отвечает.
Вздохнули девки, а делать нечего, замуж-то охота.
Глаза закрыли, сидят. А мастер им по лицам кисточками мажет.
Только не знали девицы, что это никакой не мастер, а сестра царёва, переодетая, с усиками нарисованными. Та самая, которая дня спокойно прожить не могла, чтобы царю не навредить.
Вот и решилась она царским дочкам так хари вымазать, чтобы весь народ над ними смеялся. Переоделась мужичишкой рваненьким и в двери дворца постучалась.
Дочки царёвы сидят, глаза закрыв, а мастер колер им наводит, кистью по рылу водит: вверх вниз, справа налево. Такую срамоту пишет, что и сказать стыдно. А дочки царские сидят да приговаривают.
– Что? Хороша ль я стала? – младшенькая спрашивает.
– Хороша, – нахваливает мастер.
До вечера им рожи красил. А потом развёл каждую к своему окошечку и так сказал:
– Теперь каждая сиди у своего окна: ни в зеркала, ни друг на друга три дня не смотри, а через три дня – можно. А я пойду дальше, прощайте, красотки!
Дочки царские улыбаются, руками мастеру на прощание машут, благодарят.
Ушёл мастер. А девицы каждая в своем окошке сидят, на улицу мордашки выставили. А окошки те – все на площадь выходят.
Прохожие их видят. Поначалу лошади девок пугались сильно, столько аварий перед дворцом с испугу наделали. А потом люди разглядели, что это царские дочки как статуи сидят, улыбаются, а хари у них одна другой смешнее, такого там нарисовано. Стали люди на площади собираться да хохотать.
А девки-то думают, что они красивые стали, а народ восхищается, так рады-радешеньки, ручками народу машут.
День сидели, второй сидели, а на третий и царь-батюшка с ассамблеи вернулися.
Что это за сборище перед дворцом? Как увидал, что вся его семья на посмешище выставлена, так бегом во дворец, девок своих от окон оттаскивает, а они сопротивляются. Как же, разве ж можно, они ведь так красивы, а батюшке жалко что ли красоту-то миру показать?
– Глупые вы! – царь кричит. – За что мне наказание такое досталось? Другие дочки и шить умеют, и еду приготовить, и в доме прибрать, а эти только рожи в окно таращат. Да вы что? Ох горе какое. Кто бы сумел Василису Премудрую отыскать, чтобы она вас грамоте обучила, я б тому всё царство своё отдал со всем золотом, а сам бы пошёл по свету с сумой странствовать. Сами-то вы себя не видели, что ли? Вы ж на чертей крашеных похожих.
А дочки говорят:
– Не видели, мастер сказал, что нельзя нам, а то ослепнем…
Царь насильно им глаза уже разлепил, да к зеркалам отвёл. Те пищат, упираются, волком воют. А как себя увидали, так
