них я не расходовал ни цента, поскольку повсюду меня принимали как гостя. Я изучал испанский язык и старался стать кабальеро. Я даже научился повязывать галстук и галантно целовать женщин.
Я не слишком торопился доложиться в немецкой дипломатической миссии: в Южной Америке при наличии свободного времени его никогда не хватает.
Немецкое представительство располагалось в арендуемой прекрасной вилле в городском районе Мирафлорес. Там я был направлен к атташе, фамилия которого начиналась на букву «Г», – назовем его условно Грингером.
На дипломате безукоризненно сидел белоснежный костюм, обычный для Лимы. Он оглядел меня без особого интереса. Сначала он был немногословен и произвел на меня впечатление провинциального жуира, чьи тяжелые времена остались далеко позади. Мы выпили с ним по рюмочке местного коньяка «Писко», имевшего цвет обычной воды.
– Кто вы по профессии? – спросил меня Грингер.
– Радиоинженер.
– Прекрасная профессия! А вы не играете в скат?
– Играю, и с пребольшим удовольствием, – ответил я.
– А в шахматы?
– Тоже, господин атташе.
– Называйте меня Грингер! Мы ведь находимся за границей. А здесь главную роль играют не звания или титулы, а банковские счета.
Впоследствии мне еще не раз представлялась возможность встретиться с этим человеком, сидевшим в тот вечер напротив, и я, таким образом, смог получше узнать его. Он не относился к тем людям, которые с первого же взгляда производят на вас неприятное впечатление. Скорее он вызывал улыбку: подчеркнутая галантность в отношении дам и стремление обратить на себя внимание окружающих своим элегантным костюмом уже не соответствовали его возрасту.
Между нами сохранялась определенная дистанция. Лишь однажды мы играли с ним два дня и целую ночь в скат и он крупно проигрался. Потом он выехал в Германию и возвратился за несколько месяцев до начала войны. Тогда-то он и вызвал меня к себе по срочному делу.
Помещение, в котором он принял меня, было обставлено стильной мебелью. Под портретом Гитлера жужжал вентилятор. Грингер не спускал с меня глаз.
– Скоро начнется война, – произнес он. – Я не знаю, что будет здесь с нами, и поэтому мы все должны заранее готовиться к грядущим переменам. Каждый немец – солдат и посему обязан исполнять свой долг, где бы ни находился.
После каждого произнесенного слова он кивал, как бы одобряя сказанное. Подобное можно было слышать в Лиме чуть ли не ежедневно, так как немецкая колония вовсю изощрялась в проявлении националистических чувств.
– Не желаете ли еще рюмку водки? – спросил меня Грингер.
Я согласно кивнул, полагая, что выпивка, как утверждали многие, помогает лучше переносить жару. Вообще-то местный климат я переносил довольно сносно. Перед домом теперь стояла моя собственная автомашина «Супер-6», а на банковском счете было уже несколько тысяч долларов. Каждый день я принимал участие в каком-либо званом обеде
