со всеми предосторожностями, он вы-яснил, что зовут ее Вета Головина, ей девятнадцать, готовится к поступлению в консерваторию и поет в церкви, на клиросе. Лука начал тайком и открыто ходить на репетиции камерного хо- ра и не пропускал ни одного их выступления.
А однажды в воскресенье даже пошел в храм. Он не видел Вету уже целую неделю и надеялся, что найдет ее там.
В нерешительности Лука стоял посреди церковного двора. На высоком старом дереве сидела большая черная птица и не моргая смотрела на Луку. Лука тихонько присвистнул ей. Птица тяжело оттолкнулась и улетела. Басовито зазвонили колокола.
Лука вошел в храм и растерялся еще больше. Начиналась вечерняя служба. Пахло горячим воском и ладаном. Дрожащий, но уверенный свет отражался в золотых окладах икон с печальными ликами.
Старик в черном, похожий на птицу в церковном дворе, наклонился к Луке и тихо сказал:
– В храм надо с простой головой входить.
Лука вздрогнул и поспешно стянул с головы капюшон.
С небольшого балкона напротив алтаря запели. Лука не видел певчих и изо всех сил пытался узнать голос Веты. Слова были ему незнакомы. Но Лука почему-то сразу узнал этот звук, у которого не было ни острых углов, ни пределов. Сердцевину этого звука пронизывал луч и уходил вверх.
Креститься Лука не умел, но неуклюже кланялся вместе со всеми прихожанами. Он думал о Вете, которая должна быть очень красивой в этом зыбком свечном свете, и вдруг вспомнил то слово – «ласкаться» – и смущенно обернулся, словно кто-то мог услышать его мысли.
Служба закончилась.
Вытягивая шею к балкону певчих, он переминался у большой иконы. Взгляд святого, не найдя в людях глубины, устремлялся сквозь храмовые двери, кованые ворота, пронизывал все слои, обернувшие город, планету, и стремился все дальше.
У Луки закружилась голова, и он поспешно вышел из церкви.
На нижней ветке старого дерева снова сидела черная птица. Мальчик протянул к ней руку, и ему показалось, что он смог дотронуться до ее жесткого оперения.
…Лука прошел по коридорам, заглянул в аудитории и концертный зал, но Веты нигде не было. Его поймала концертмейстер Фимочка и стала жаловаться на коварно исчезнувшие ноты. Лука догадывался, кто из пацанов подшутил над близорукой, рассеянной Фимочкой, но не выдал.
Спустя два часа классы снова опустели. Все собрались на генеральный прогон и запоздалый «разбор полетов».
Лука почти бежал по гулкому коридору. Он отобрал у Стаса Фимочкины ноты и на бегу листал их, проверяя, всё ли на месте.
– Эй, мальчик! – окликнул его низкий, бархатный голос. – Подойди, пожалуйста.
Лука застыл на месте. С листов, что он держал в руках, посы́пались черные нотные знаки.
Из-за двери аудитории выглядывала Вета и манила его обнаженной рукой. Лука вздернул подбородок и подошел.
Босая Вета в строгом платье-футляре беспомощно улыбнулась:
– Волосы в молнии застряли. Помоги, а?
Лука холодно глянул на ее льняные, рассыпанные
