style="font-size:15px;"> Иногда отец не ночевал дома, после чего на следующий день мы с Алисой с волнением слушали, как мама на кухне кричит на него, время от времени переходя на визг.
Наш пес Маркиз громко лаял, что придавало маминому крику еще большую патетичность. Причина крика всегда была одинакова: "ваш отец – кобель и тунеядец, опять спал со Светкой Назаровой".
На самом деле, отец, действительно, спал с этой самой Светкой. Я застала их однажды лежащими без одежды на старой тахте в отцовской мастерской и страстно целующимися. Мне было жутко неприятно, но я не сказала маме об этом. Почему-то, мне не было жаль ее. Наоборот, я больше жалела отца, которому приходилось терпеть постоянные ссоры и крики. Иногда мне казалось, что мама его совсем не любит, ведь она постоянно кричала на него.
– Мариночка, женщина моей жизни – это ты. А Светлана всего лишь моя модель и мой ассистент. Только и всего. Не смешивай семью и работу, пожалуйста, – вполголоса утешал маму отец, – И не кричи, ради бога, дети услышат.
– Да твои дети уже давным-давно знают, чем ты там с ней занимаешься, скотина! Ненавижу тебя! И всех твоих бесконечных баб ненавижу! Катись к своей Светке! Прямо сейчас собирай вещи и катись!
Мы с Алисой привыкли слушать их ругань. После получасовой ссоры мама обычно раскидывала по комнате краски и кисти отца, рвала свежие эскизы, выкидывала его рубашки и белье из шкафа в прихожую.
А потом сама хватала пальто и выбегала из дома в слезах. Маркиз лаял, скулил у двери, рвался бежать на улицу вслед за матерью, лизать ее руки и умолять вернуться домой. Он тяжело переживал эти семейные разборки, в отличие от отца, который сразу же после маминого ухода спокойно прибирал последствия пронесшегося по квартире "урагана" и наводил порядок в своем шкафу.
Бестия – только этим словом отец характеризовал поведение мамы во время их ссор. Долгое время я думала, что это какое-то плохое слово.
Позже отец заваривал чай и звал нас на кухню, где на блюдце с золотым ободком лежали пряники. Я сразу же бежала на его зов, а Алиса нет, она закрывалась в комнате и не выходила до маминого возвращения. Это был наш с отцом маленький, тайный пир.
Я вообще любила, когда мамы не было дома. Никто не отвлекал тогда отца от меня. Я была на сто процентов папиной дочкой. А Алиса маминой. Ее, казалось, отец раздражал так же, как и маму. Часто они с ней шушукались на кухне за закрытой дверью и выходили оттуда потом – обе хитрые и серьезные, словно два заговорщика. После таких тайных совещаний, отец не мог найти то краски, то нужные кисти, то свои свежие эскизы.
– Чего ты лезешь в их отношения? – кричала я на Алису, когда мы оставались одни дома, – зачем ты поддерживаешь мамины глупые выходки?
– А, так это я лезу? А я думала, что это ты лезешь! – кричала в ответ Алиса, – скажи тогда, зачем ты поддерживаешь папин эгоизм и вечно покрываешь его вранье?
Наши словесные перепалки неизменно заканчивались дракой. Но к вечеру мы дружно прибирали
