ты об этом, вот, – она протянула его мне. – А если ты опять решил поднять вопрос о своей компетентности, то ты у нас вообще ходячее исключение из правил. И хорошо, что еще живое.
– Я слышал, что до меня были другие «исключения», – произнес я, наворачивая металлическую трубку на ствол.
– Были. Трое. Один сбежал на следующий день, потом его нашли в соседнем поселке, рассказывал, что его преследуют.
– Отправили в психушку?
– Нет, память стерли.
– Прости, что? – мне показалось, что я услышал не тот ответ.
– Стерли память, – четко повторила Лена. – У нас есть оборудование для этой процедуры.
– И… что было потом с ним? – спросил я, стараясь воспринять наличие аппаратов для стирания памяти, как факт, а не какой-то фантастический проект.
– Потом ему сменили документы, так что он на самом деле старше своего возраста примерно на три месяца.
– А что происходит при стирании памяти?
– Точно знаю, что голова болит, остальные побочные эффекты наши ученые не раскрывают. – Лена недовольно поморщилась. – Еще один продержался у нас чуть дольше. Он приходился другом одному из наших сотрудников и тот за него поручился. Вот тогда нам пришлось напрячься, потому что он вообразил, что у него теперь полная вседозволенность. К сожалению, поручившегося за него друга, который теперь, кстати, уволен из отдела, пришлось его усмирить. Поскольку он знал слишком много, он теперь проходит курс лечения в одной из столичных психиатрических лечебниц. Но платит за него семья – все, что он успел натворить, мы покрывали из собственного бюджета, но содержать его Королев не стал.
– Не проще было избавиться от него? Или память стереть полностью? – Мне показалось, что от человечности полковника сейчас отвалилась приличная ее часть.
– Мы не убийцы, чтобы отправлять людей на тот свет из-за их некомпетентности или ошибок. Поэтому и Владимир должен остаться в живых. А полное стирание памяти очень сильно воздействует на мозг человека и велика вероятность, что он останется овощем. Мне кажется, это более жестоко. Все познается в сравнении.
– Капитан же рассказывал, что предательство всегда карается одинаково.
– Да, – лицо Лены помрачнело при упоминании капитана Борисова. – Но нужно еще доказать, что был факт предательства. Хотя, в данном случае, мне кажется, это уже решенный вопрос.
– И ты хочешь, чтобы он просто прожил еще пару дней до суда или расстрела?
– Я хочу поговорить с ним, узнать, зачем он поступил так. Я все равно не верю, что он полный и абсолютный предатель, что бы он не делал.
Я покивал, делая вид, что я ее понимаю, но понимал лишь отчасти – в моем представлении Владимир успел сделать слишком много зла, чтобы его не считали предателем.
– Так, а что с третьим было? – напомнил я Лене о теме нашего разговора, который ушел в другое русло.
– Там
