удимых.
Решение действовать в соответствии с тем, что я узнал, стоило мне многих дней душевных мук. Я прошел дорогу скорби до конца – от недоверия к самому себе, через отрицание и гнев к решимости – и печали. Я горевал по человеку, которого, как мне верилось, знал и который оказался иным, чужим… подлым. Мне было бы куда легче оплакивать его смерть.
Скандал затронул многих. Пресса, инстинктивно и дружно вставшая на защиту моего друга, устроила мне, его обвинителю, невыносимую жизнь. На ипподромах, где я главным образом и работал, старые знакомые отвернулись от меня. Любовь, поддержка и утешение изливались на него, а во мне видели объект ненависти. Я знал, что этому настанет конец. Надо просто терпеть и ждать.
В то утро, на которое было назначено начало судебного разбирательства, мать моего друга покончила с собой.
Эта новость добралась до зала суда в Ридинге, в Беркшире, когда председатель, облаченный в мантию, уже выслушал первые заявления сторон. Я, как свидетель обвинения, ждал своей очереди в пустой комнате. Один из служащих подошел ко мне, чтобы сообщить о самоубийстве и известить, что судья отложил слушание на один день и что я могу идти домой.
– Бедная женщина! – воскликнул я с неподдельным ужасом.
Несмотря на предполагаемую беспристрастность, симпатии служащего остались на стороне обвиняемого. Так что он неприязненно посмотрел на меня и сказал, что я должен буду вернуться сюда на следующее утро, ровно в десять часов.
Я покинул комнату и медленно двинулся по коридору к выходу. По дороге меня догнал старший юрист коллегии.
– Его мать заказала номер в отеле и выбросилась с шестнадцатого этажа, – сообщил он без предисловий. – Она оставила записку, что не сможет пережить грядущего позора. Что вы об этом думаете?
Я взглянул в темные умные глаза Дэвиса Татума, неуклюжего толстяка с гибким и быстрым умом:
– Вы знаете это лучше, чем я.
– Сид! – выдохнул он. – Скажите мне, что вы об этом думаете.
– Возможно, он изменит тактику защиты.
Татум расслабился и слегка улыбнулся:
– Вы занимаетесь не той работой.
Я покачал головой:
– Я ловлю рыбу. Ваши парни ее потрошат.
Он добродушно усмехнулся. Я отправился на вокзал, чтобы сесть на поезд и через полчаса прибыть в Лондон, а там поймать такси и проехать на нем последнюю милю до дому. «Джинни Квинт, – думал я по дороге. – Бедная, бедная Джинни Квинт, выбравшая смерть, которую она предпочла вечному стыду. Хлопнуть дверью – и все. Конец слезам. Конец горю».
Такси остановилось на Пойнт-сквер (рядом с Кадоган-сквер), где я жил на первом этаже в доме с балконом, выходящим в садик. Как обычно, на этой небольшой уединенной площади было тихо и малолюдно. Резкий октябрьский ветер рвал листья с деревьев, и время от времени они падали на землю, как мягкие желтые снежные хлопья.
Я выбрался из машины и расплатился с водителем через окно. Когда повернулся, чтобы пересечь тротуар и пройти несколько шагов до входной двери, человек, который вроде бы мирно шел мимо, яростно рванулся ко мне и взмахнул длинной черной металлической трубой с явным намерением размозжить мне голову.
Я скорее угадал, нежели увидел направление первого опасного удара и успел отклониться ровно настолько, чтобы пострадало плечо, но голова осталась целой. Человек заорал как бешеный, и я принял второй удар на вскинутое для защиты предплечье. Затем я с силой схватил его за запястье и сбил с ног. Он растянулся на тротуаре, выронив свое оружие. Он выкрикивал оскорбления, ругался и угрожал убить меня.
Такси все еще стояло рядом, мотор работал, а водитель безмолвно смотрел на все это, раскрыв рот, пока я не рванул заднюю дверь машины и не ввалился на сиденье. Сердце глухо стучало. Что было неудивительно.
– Поехали, – нетерпеливо сказал я.
– Но…
– Поехали. Вперед. Пока он не поднялся и не перебил вам стекла.
Водитель быстро закрыл рот и вцепился в рычаги.
– Послушайте, – возмущенно сказал он, полуобернувшись ко мне, – я ничего не видел. Это мой последний рейс на сегодня, я обычно заканчиваю в восемь и еду домой.
– Поезжайте, – сказал я. Мысли путались.
– Ну… ладно, куда ехать?
Хороший вопрос.
– Он не похож на грабителя, – обиженно заметил водитель. – Только нынче никогда нельзя сказать наверняка. Он ведь вас сильно ударил. Похоже, он вам руку сломал.
– Поезжайте, ладно?
Водитель был здоровенный лондонец лет пятидесяти, но совсем не Джон Буль, и
