рожи он мог вычислить из тысячи любых других. Будучи опытным политработником, он привык ставить свою службу выше остальных в армии по той простой причине, что особистам было запрещено лезть в их огород. Однако здесь творилось нечто, не поддающееся логике и явно выходившее за рамки уставных отношений.
– Вадим, не стоит запираться, – сказал один из мужчин, одетый в красный спортивный костюм с вышитыми сзади белым шелком словами «Сборная СССР». Подойдя и положив ему руку ладонью на загривок, он продолжил говорить все тем же доверительным тоном: – Игра проиграна. Рэкет, вымогательство – и это лишь малая часть преступлений, совершенных вашей группой. Вопрос, кем будешь в ней ты? Жертвой, вовлеченной обманом и угрозами, или активным членом?
«Ну это наглеж! У них ничего нет!» – Жомов как-то сразу воспрял духом, услышав обычную чекистско-ментовскую трепотню.
– Так, я требую адвоката, я имею право на телефонный звонок! Как я понимаю, у вас ничего нет. Неужели вы думаете, кто-то скажет про меня плохо?
Кольцов ждал этого момента, нетерпеливо поглядывая на стрелки хронографа.
– Вадим Вениаминыч, а знаете, вы, наверно, правы, никто не даст никаких показаний, – сказал он, произнося слова медленно, почти по слогам. Затем, пощелкав пультом, направленным на «Панасоник», он выбрал второй канал.
В ленте происшествий рассказывали о трагической аварии, унесшей жизни как минимум двоих: пассажира и водителя внедорожника, который на большой скорости не справился с управлением и, вылетев на встречку, протаранил снегоуборочную машину. Водитель КамАЗа – здоровенный детина, совсем не похожий на коммунальщика, – все время поправляя ушанку, тупо спрашивал репортера, кто оплатит ремонт отвалившегося огромного ковша, действительно лежащего на асфальте рядом с искореженным «Брабусом», из окна которого торчала окровавленная рука с вытатуированным на ней черепом.
Сердце Жомова, сделав два мощных удара, помчалось галопом. Вены на висках его вздулись и посинели каким-то нехорошим предсмертным цветом. Он снял очки и подслеповатым взглядом стал искать какую-нибудь тряпицу – вытереть со лба едкий пот, заливавший ему глаза. В помещении было тепло, и после ледяного каземата его бросило в жар от ничем не примечательного репортажа, похожего на десятки других, еженедельно появляющихся на экране.
– Присел ты, Вадик, на бутылку! – продолжил мужик в спортивном костюме, так и не убиравший все это время руку с его загривка, что позволяло ему улавливать флюиды животного страха, сочившиеся из-под кожи Жомова.
– И только от тебя, псина, зависит, расколется она сейчас у тебя где-то или мы позволим тебе ее спокойно самому вытащить в теплом домашнем клозете, – вступил в разговор третий. Он подошел к как-то сразу скукожившемуся отставному полковнику и, засунув ему в нос симпатичные никелевые пассатижи, зажал ими носовую перегородку и плавно повел кистью руки вправо-влево, давая тому время повернуть голову, следуя за направлением
