плечо.
– Мы можем встречаться тайно.
– Вряд ли. Мы с тобой никудышные разведчики. Один раз нас уже поймали.
– Тогда я могу поговорить с заведующим.
Я как сейчас увидела лицо заведующего с мерзкими усиками и услышала едкие издёвки, с которыми он увольнял процедурную медсестру и мальчика-ординатора, когда застал их целующимися в подсобке.
– Нет! Не надо с ним разговаривать.
Андрей повернул ко мне голову.
– Почему?
– Он ни для кого не делает исключений и нам – особенно мне – навстречу точно не пойдёт.
– Брось. Он нормальный дядька. С ним только нужно уметь разговаривать.
– Всё закончится тем, что я потеряю работу, а я не могу ее потерять, понимаешь? – я посмотрела Андрею в глаза и закусила губу. – Мне нравится наша больница, и если я хочу стать хирургом, лучше места для того, чтобы научиться просто нет! Через полтора года я хочу прийти сюда ординатором. Потом, если будет место, устроиться в штат. Пойми, я не могу лишиться всего из-за романа! Пусть даже с мужчиной, который способен отыскать ромашки в октябре, – я заметила, как он усмехнулся, и добавила: – Я бы ни за что не отказалась, если бы только все копья не были нацелены на моё будущее.
Андрей вздохнул.
– Я и забыл, с кем имею дело, – сказал он, и на губах у него застыла грустная полуулыбка. – Тебе важнее карьера. Я понимаю. Наверное, даже поддерживаю, – он потянулся ко мне и осторожными пальцами спрятал за ухо прядь волос с моего лба. – Во всяком случае, это правильно для человека, решившего закончить медицинский.
– Злишься? – спросила я, поймав его руку.
– Нет.
Андрей улыбнулся привычной дежурной улыбкой, в которой не принимали участия глаза, мягко высвободил свою руку и поднялся.
– Я не надеялся, честно говоря, но попытаться стоило, так ведь? – и тут же, не дожидаясь ответа: – Вставай, моя бабушка жила за семьдесят километров от Москвы. А тебя к вечеру надо привезти домой. Умывайся, я пока помою посуду.
Взял поднос, развернулся и вышел в кухню.
Я собрала свои вещи, нашла в прихожей сумку и прошмыгнула в ванную. Быстро приняла душ, оделась, даже накрасила тушью ресницы.
Андрей ждал меня в коридоре, готовый выходить.
Пока мы ехали в его машине в сторону области, Андрей упорно молчал и смотрел только на дорогу. Я его обидела. Спрашивать об этом бессмысленно и глупо. Всё равно что спрашивать у человека с отрубленным пальцем, больно ли ему.
Моя беда в том, что с детства я не умею просить прощения. То есть, разумом я улавливаю момент, когда стоило бы извиниться, но заветные слова никак не хотят расставаться с моим языком.
Я сделала музыку тише и сказала:
– Мы едем в дом человека, которого я совсем не знала. Расскажи о бабушке.
Андрей глубоко вдохнул. Я уже заметила за ним привычку глубоко вдыхать, если случается нечто неожиданное: открывается кровотечение или наступает асистолия.
– Ты и так знаешь почти все её работы, – ответил он, даже
