потянулись на север. Они должны были охотиться на бизонов на равнинах Мараис, чтобы добыть новые шкуры для вигвамов, а затем отправиться к подножию Скалистых гор за новыми шестами. В течение недели они продавали отличные бизоньи шкуры и добытые за зиму меха, выменяв на них весь товар с парохода, который привез нас из Сент-Луиса. Разумеется, Питамакан отправился со своими людьми, и не прошло и двадцати четырех часов после его ухода, как мной овладела смертельная тоска. Я очень тосковал без него. Весенняя торговля была закончена, и заняться в форте мне было нечем. Безделье – самая трудная работа!
– Наш сын обеспокоен: в его сердце печаль, – сказала однажды вечером Цисцаки моему дяде, когда мы сидели у огонька в камине в нашей комнате.
– Я заметил это, – ответил он. – Ему нечем заняться. Пусть охотится для нашего пропитания.
– Но это значит лишить работы старика Ревуа, – возразил я.
– Не беспокойся о этом. Старине это уже трудно, как говорит твоя тетя. Я на некоторое время пошлю его ставить капканы на бобров.
Таким образом на следующее утро я отправился на охоту, чтобы обеспечить мясом пятьдесят обитателей форта. Двое мужчин следовали за мной с повозками «Ред-Ривер» – с двумя огромными деревянными колесами, обтянутыми сырой бизоньей кожей, их деревянные оси стонали и скрипели так, что слышно их было за милю вокруг. Мы вернулись в форт задолго до наступления ночи, повозки были наполнены мясом бизонов и антилоп, так что лошади едва их тянули. Но никакой радости или гордости за свой успех я не испытал – давно прошло время, когда охота на крупную дичь доставляла мне удовольствие.
В среднем я охотился каждый третий день; было удивительно, какое количество мяса потребляли служащие и их индейские семьи; за исключением диких ягод и pommes blanches, – съедобного корня, который весной находили в любом месте в прерии – мясо было их единственной пищей. Еще не настал день, когда в форте Бентон можно было купить муку, бекон, бобы и сахар.
Я был таким охотником приблизительно месяц, и монотонный отстрел бизонов и антилоп с каждым днем все более мне надоедал, когда, однажды вечером, во время нашего ужина, с приветствием «Хау! Хау!» вошел не кто иной, как Питамакан.
– Хау! Хау! – ответили мы, и Цисцаки вскочила со своего места, обняла и поцеловала его. Она была его тетей, так же как и моей, как вы помните.
– Садись и поешь с нами, сын, – радушно скомандовал дядя Уэсли, и Цисцаки поторопилась достать еще одну пластину пеммикана и взяла из камина несколько хорошо прожаренных бизоньих ребер. Когда он занял место рядом со мной, я схватил его за руку, но ничего не сказал. Мы поняли друг друга без слов.
– Я так рада, что ты приехал, племянник, – сказала Цисцаки. –Теперь, пока ешь, расскажи нам все новости.
– Мои отец и мать посылают вам всем свои приветы, – ответил он. – А новостей немного.
Охотники убили много бизонов, и у женщин теперь достаточно шкур для новых вигвамов. Скоро мы перенесем лагерь в горы, нам нужны новые шесты для вигвамов, а оттуда пойдем вниз, к Двум Талисманам, чтобы провести там церемонию в священной хижине. Позавчера был обнаружен военный отряд ассинибойнов, которые подкрадывались к нашим табунам, мы убили их всех.
– Это хорошие новости, – воскликнула Цисцаки. – О, если бы я была там, то присоединилась бы к танцу скальпа!
– Как дела у охотников – много ли бобров они добыли? – спросил дядя Уэсли. Наш разговор шел на языке черноногих. Мой дядя и я никогда не использовали английский язык в присутствии тех, кто его не понимал, а ни Цисцаки, ни Питамакан не знали ни одного английского слова.
– Возможно, сейчас в лагере есть пятьсот или шестьсот шкур, и когда мы пойдем в горы, добудем еще много, – сказал Питамакан. Ответ понравился моему дяде; в форте будет хорошая торговля.
Я ясно видел, что Питамакан хочет сообщить что-то важное, что приехал он не просто так, чтобы нас навестить, и, когда все мы встали из-за стола и пошли к камину, я шепнул ему:
– Говори быстро, что хочешь сказать. Я жду этого и сильно волнуюсь.
Он подождал, пока мой дядя набил и зажег трубку, и потом сказал ему:
– Спящий Гром, вождь белых, прояви жалость ко мне!
– Да, я тебя слушаю, – ответил дядя Уэсли.
– Так вот. Мы должны скоро построить дом для солнца, дом большой магии. Как вы знаете, там все воины будут считать свои ку. Я тоже, хочу сосчитать свои, потому что я убил много врагов; но у меня нет никаких свидетелей. Снова я говорю – прояви милость и позволь Ах–та-то-йе и испанцу Хосе пойти со мной, что бы я мог с их помощью доказать всем, что все, что я говорю, – правда.
– Так, значит? Двух моих лучших работников. Кто же будет добывать мясо и кто закончит делать глинобитную конюшню, если я позволю им уйти? И, если ты их уведешь, увижу ли я своего
