зазывала, это одно. А шо к ней заявился рынцарь энтот ваш, так то горюшко и не виновата вовсе! Это, ежели покумекать, твоя вина! Говорила же табе заделать подземные ходы для слуг. Сам бы не поленился, и рынцарь бы не влез. А то шо папаша твой недоглядел, как тогдашний купец пробрался, шо ты таперича… Того и гляди, по энтим ходам к вам целую армию приведут!
– Не посмеют.
– Помяни моё слово, не след недооценивать людские страхи! Они много на шо толкають… Вон матушка твоя покойная, да будут облака ей периной…
– Рея, – предупредительно перебил горничную Ветер, – не надо.
– А шо я? Я ничаго! Ты и без меня знаишь, как яна, болезная, едва табя уродив, с гор бросилась. Хорошая девочка была, как родная мне…
– Рея, – голос Полоха звучал едва слышно, но от сквозящей в нём угрозы по коже побежали мурашки, – пошла вон.
Нечто неуловимое заставило непробиваемую старуху, не домыв окно, броситься прочь из комнаты. Я едва успела спрятаться за поворотом коридора, когда она выскочила из покоев хозяина и, несмотря на почтенный возраст, по-молодецки припустила в сторону кухни. А в комнате послышался грохот, как если бы кто-то вспылил и перевернул стол, заваленный грудой книг.
***
Поначалу заботливая старушка казалась мне умалишённой. Шутка ли: Рея могла уйти из поместья в любой момент, но предпочитала оставаться с Ветром, не отлучаясь даже за продуктами и сваливая это на безропотного старичка-слугу. Но скоро требовательная бабка стала самым близким человеком. И не только потому, что в особняке нас жило всего четверо, а ещё и потому, что приняла как родную. Не припомню, чтобы мама хвалила меня за вымытый пол или начищенную к обеду картошку. Да и что за них хвалить? Вместе живём, вместе едим… Вместе и работаем. Но когда Рея впервые встретила меня в кухне тёплыми словами, я растаяла.
– А вона и моя помощница идёть! Разжигай очаг, горюшко!
Наверное, именно поэтому я ощутила укол ревности, когда встретила старушку с охапкой опустивших головки, но всё ещё относительно свежих цветов. Она неловко спрятала букет за спину, а я сделала вид, что не усмотрела. Однако с тех пор всё яснее замечала, что Рея преобразилась. Заляпанный передник сменился белоснежным и накрахмаленным, с головы исчез платок, а жиденькие волосы всё чаще заплетались в замысловатые косы.
А раз я и вовсе случайно застала, как второй слуга, дедок с седой бородой-лопатой, зажал горничную в углу у очага и бессовестно щиплет. Я бросилась было спасать старушку от охальника, но вовремя остановилась: она тоже по-девичьи хихикала и, в свою очередь, пощипывала тощие ягодицы старика Лайко.
Когда вслед за горничной начал преображаться и дом, молчать дальше стало невозможно.
– Баба Рея, а что у нас, праздник какой намечается?
– А и верно, горюшко! В Предгорье же Зелёную ночь не празднуют! То-то я и гляжу, не шибко ты и готовишьси! Я, почитай, всю жись в горах провела, ужо и не помню, шо там у вас да как…
А зелёной, судя по всему, праздник делала не только ночь. Зеленел весь особняк.
