которого ему потом так и не пригодится. В эмиграции Сергей писал статьи, работал в редакциях различных периодических изданий, занимался кинематографом, даже снимался в кино. Роль пленного, которого ведут на расстрел (двенадцатисекундный эпизод), в фильме «Мадонна спальных вагонов» для него обернется трагическим предвестием октября 1941 года. В 1931 году он, то ли надеясь искупить вину перед родиной за белогвардейский выбор, то ли из желания самоутвердиться, то ли стремясь попасть обратно в Россию, пойдет работать в «Союз возвращения на родину». Другими словами, будет завербован органами НКВД. Но эта его деятельность была окутана тайной, и супруге он, конечно, ничего не рассказывал.
А Цветаева? Она продолжала писать, жить в сотворенном ею мире, в который на этот раз, как легкое дуновение ветра, ворвался Константин Родзевич – «Арлекин, Авантюрист, счастье, страсть». «Я в первый раз люблю счастливого, и, может быть, в первый раз ищу счастья, а не потери, хочу взять, а не дать, быть, а не пропасть! Я в Вас чувствую силу, этого со мной никогда не было. Силу любить не всю меня – хаос! – а лучшую меня, главную меня. Я никогда не давала человеку права выбора: или всё – или ничего, но в этом всё – как в первозданном хаосе – столько, что немудрено, что человек, пропадал в нем, терял себя и в итоге меня…»
Как четко и верно определяет свою сущность Цветаева! Она вся – нараспашку, вся – открыта, вся – переполнена чувством! И как в то же время тонко создает она миф о любви! И сколько их, этих мифов, было и будет, – выстроенных всегда по одной схеме, лишь в разных тональностях. Но возникшие на их основе поэтические строфы стали поистине жемчужинами русской литературы.
О страстной земной любви, сила которой уже предвещала расставание, повествуют удивительно музыкальные «Поэма Горы» и «Поэма Конца». В их подтексте – отношения Цветаевой и Родзевича, оставившего своим потомках несколько карандашных и скульптурных портретов поэта. Гора – символ любви и одновременно ее свидетельница: «Та гора неслась лавиною / И лавою ползла». Но «Та гора была – миры! / Бог за мир взымает дорого! / Горе началось с горы. / Та гора была над городом». Здесь явная перекличка с цветаевскими строчками двухлетней давности: «Прощай – в свиданье! / Здравствуй – в разлуку!» Так уж сложилось, что еще «до встречи» Цветаева знала о скором ее завершении. Почему произошел разрыв? «Поэма Конца», в отличие от своей предшественницы, строится не на монологе, а на диалоге, из которого ясно, что Он хочет нормальной, устроенной жизни, а Она может предложить ему только свою душу, высокое, неземное. «Смерть – и никаких устройств!» – «Жизнь!» – отвечает Он. «Тогда простимся». Интересно, что в начале знакомства с Родзевичем Цветаева ему признавалась: «Я сказала Вам: есть – Душа, Вы сказали мне: есть – Жизнь… Я пишу Вам о своем хотении (решении) жить. Без Вас и вне Вас мне это не удастся. Жизнь я могу полюбить через Вас».
Да, она вся была соткана из противоречий, и всегда оставалась верна себе. Она мерила всех слишком высокой мерой своего гения, забывая, что
