рада, что ты вернулась, – сказала Кете, вплетая омелу между колючих сосновых веток. – Не хочешь помочь мне с венком?
Магда всегда любила рождественские приготовления: мать и дочь стали вместе плести венки с тех пор, как Магда подросла настолько, что смогла придавать форму упругим и колючим веткам.
– Нет, – ответила Магда, направляясь к лестнице.
– Магда! – крикнула ей вслед мать. – Что-то случилось?
– Я просто устала.
Магда бегом поднялась по лестнице, ворвалась в свою комнату и рухнула на кровать. Кете последовала за ней и остановилась в дверях со встревоженным видом.
– Магда? Liebling… расскажи мне, в чем дело?
– Я ненавижу все это! – воскликнула Магда. – Ненавижу «Юных дев» и всех девчонок! Ненавижу фрейлейн Мюллер. Ненавижу и не хочу больше в этом участвовать. Пожалуйста, скажи, что я могу остаться дома, мамочка!
Кете вошла в комнату, села рядом с дочерью и обняла ее.
– Ах, моя малышка… Они тебя обижают?
– Нет, дело не в этом, – с нетерпением в голосе ответила Магда. – Они меня недолюбливают, но мне все равно – я тоже их не люблю. Я просто не хочу больше туда ходить. Они все изменили… даже Рождество!
– Что ты хочешь этим сказать? – спросила Кете.
– Мы даже не можем больше называть этот праздник Рождеством. Теперь он называется Йоль. Фрейлейн Мюллер сказала, что за столетия до того, как стали праздновать Рождество, мы отмечали день зимнего солнцестояния. И теперь мы тоже должны его праздновать – вся наша арийская семья. Собираться вокруг костра, рассказывать друг другу истории о мужестве.
– А что в этом плохого? – удивилась Кете.
– Нам не разрешается упоминать имя нашего Спасителя – Иисуса Христа. Теперь единственный наш спаситель – фюрер. Ты можешь себе это представить?
Кете с грустью покачала головой.
– И не будет больше никакого Вайнахтсмана[2]. Теперь подарки нам будет приносить О́дин – ужасный старик в белых одеяниях.
– Но… – сказала Кете, – неужели это так важно?
– Да, это важно! Разве ты не понимаешь? Все изменилось. Мы даже не можем больше украшать нашу елку звездами, потому что они являются символами коммунизма или и того хуже – напоминают Звезду Давида. Мы должны были вы́резать свастики и раскрасить их золотой краской.
– По-моему, это даже мило, – заметила Кете. – А где твои?
– Я повесила их на кусты, пока шла домой.
– Ох, Магда…
– Нам не позволяют даже петь рождественские гимны. В них меняют слова, превращая их… как это называется? В пропаганду… Да, верно, в пропаганду партии.
– Я уверена, что это неправда…
– Фрейлейн Мюллер говорит, что мы должны развести в деревне костер и пойти к нему петь песни.
– Но что же в этом плохого? – мягко спросила
Немецкий рождественский персонаж, аналог Деда Мороза или Санта-Клауса.
