ьвов. Ребенком он не играл с другими мягкими игрушками – ни с мишками, ни с зайцами. Не просил родителей купить ему какую-нибудь живую зверушку – ни собаку, ни хомяка. Только льва.
Его детская комната напоминала львиный питомник. Плюшевые, пластмассовые львы различных размеров валялись на столе и под кроватью. А на подушке лежал самый любимый – большой, светло-ореховый, с мягким туловищем, темно-желтой гривой и красным носом. Лев этот носил замечательное имя – Лев. Верный и умный, он смотрел на Гурия черными преданными глазами, вселяя в сердце ребенка чувство уверенности в себе. Поэтому Гурий не боялся оставаться в комнате один, даже когда мама откладывала книгу, выключала свет и уходила, не до конца закрыв за собой дверь.
Через щель в детскую проникала из коридора полоска света, в окне сияла луна. Поэтому в комнате можно было разглядеть многое: часы на стене, письменный стол с красками и бумагой на нем и самого Гурия, гладившего по жесткой гриве верного Льва.
По национальности Гурий был грек. Обрусевший грек, родившийся и выросший в Одессе. Его дед Ионос был священником, настоятелем здешнего греческого прихода.
Как известно, греки на территории Одессы обитали еще со времен Византии, даже раньше. Но особенно активно они стали заселять этот город в XIX веке, когда Одесса получила статус «порто-франко» и превратилась в зону беспошлинной торговли. Жестокие притеснения со стороны Турции тоже побуждали греков переселяться в царскую Россию.
В сталинские времена были разрушены многие и закрыты все греческие церкви в Одессе. Сталин греков не любил, занес их «в черные списки неблагонадежных инородцев», преследовал, ссылал, уничтожал в тюрьмах. Когда после войны власти сделали некоторое послабление для русской православной церкви, греческая по-прежнему оставалась в опале, долгий период находясь в положении катакомбной.
Дед Гурия, Ионос, истинный исповедник веры, всю жизнь нес свой тяжелый крест. Еще до войны он как священник был арестован, осужден и сослан. Выжил. Вернувшись из ссылки, работал сторожем на складе, чтобы избежать нового ареста и тюрьмы за «тунеядство». Но не сдался: организовал церковный приход и проводил тайные службы в катакомбах за городом и на дому. Он похоронен на Таировском кладбище в Одессе. Под черным гранитным памятником в виде церквушки, увенчанной крестом. Гурий родился через семь лет после смерти деда.
Имя это, достаточно редкое, ребенку дали в честь святого мученика Гурия: в эпоху становления христианства за исповедание новой веры он был подвергнут пыткам и обезглавлен в одном из городов Римской империи – в Эдессе. Дед Ионос особо чтил этого святого и на смертном одре попросил дочь, если у нее родится мальчик, назвать его Гурием. Что она и исполнила.
ххх
Откуда же взялась у ребенка такая любовь ко львам? Скорее всего, из патерика «Луг духовный» – одного из древних книжных памятников христианства. В нем собраны короткие истории – жития аскетов, которыми славилась необъятная территория христианского Востока Римской империи, особенно пустыни Египта и Палестины.
Эту книгу, где на обложке был вид из пещеры на бескрайнюю цветущую пустыню, ему читала мама. Наверное, читала не все подряд, а выбирала отдельные истории, потому что почти в каждой истории рассказывалось не только о суровых подвижниках, но и о зверях – мулах, собаках, верблюдах. Но больше всего – о львах.
Львы пустыни – самые простые, но вместе с тем и самые загадочные существа. Их боялись путешественники и крестьяне. Но их не боялись аскеты. Впрочем, в отношениях аскетов со львами речь шла вовсе не о страхе, а о чем-то более значимом. Скажем, о пользе, о долге, о верности. О любви. Львы служили пустынникам обычными вьючными животными, такими же, как мулы или ослы: они таскали кадки с водой или корзины с овощами. Верные стражи, львы охраняли монахов от разбойников и стерегли огороды. Они совершали и свои подвиги аскетизма – не ели мяса, питались только овощами. Львы плакали, как дети, когда им в лапы попадали занозы или когда у них воспалялись глаза. Жалобно скуля, приползали к монахам, чтобы те их лечили.
Случалось, конечно, что львы «срывались» – впадали в грех, проявляя свою звериную сущность – все-таки хищники: пожирали ослов, которых, по идее, должны были охранять; не довольствуясь бобами, приходили к аскетам с окровавленными мордами, поскольку загрызли перед этим птицу или верблюда. И аскеты в гневе били провинившихся львов веревками и прогоняли их прочь от себя. Обращались с ними не как с опасными хищниками, а как с дворовыми собаками. Гурий иногда тоже хлестал веревочкой своего мягкого Льва за то, что тот «согрешил».
Гурий плакал, слушая о том, как лев проникался к подвижнику такой страшной, холодящей душу любовью, что не мог пережить его смерть. И когда аскета хоронили в пустыне, где-нибудь возле лавры или пещер, преданный лев находил его могилу и ложился рядом, чтобы тоже умереть.
Таковы львы.
Может ли
