меня на парте, под листочком, написано второе уравнение Шрёдингера для стационарных состояний, и, поскольку я в этот день, когда ехал в институт на электричке, видел его в учебнике, я понял, что это именно оно. И оно совершенно случайно оказалось кем-то написанным на этой парте. И тут из моей фразы: «Вы знаете, я не помню», – получилась фраза: «Вы знаете, я вспомнил». И начинаю переписывать с парты. Трофимова это видит, улыбается, даже умиляется как-то, и, когда уже пишет мне тройку в зачётку, говорит:
– Господин Ветров, вы самый удачливый сукин сын, которого я видела в своей жизни.
Примерно так феноменальный преподаватель Трофимова, в общем-то, охарактеризовала то, как происходило мое первое высшее. Было очень весело тусить с этими пятикурсниками, но все равно мы с ними были все же не совсем на одной волне, потому что я первокурсник, они пятикурсники, мне восемнадцать, а им – двадцать три. Это пропасть.
Им было не очень интересно со мной, мне было не очень интересно с ними, я не знаю, что нас объединяло, почему они меня всё время звали. Можно было бы расценить как-то, что они хотели над малышом постебаться, но нет. У нас было какое-то такое, совершенно равное общение. Я подкалывал их, они подкалывали меня, всё было достаточно неплохо. У меня там были какие-то девочки в их тусовке: то одна, то вторая, но не знаю, что меня с ними связывало. Честно, может, и знал тогда, но сейчас уже не помню. С одногруппниками меня не объединяло ничего. Мне было неинтересно с ними абсолютно. От слова «совсем».
Моя рабочая карьера…»
Митька снова засмеялся:
«… началась с того, что я мыл автомобильные покрышки. Это был год, наверное, девяносто восьмой. Я учился на втором курсе института, может быть, и на третьем, может быть, девяносто девятый год. До этого еще занимался какой-то там такой мелкой коммерческой деятельностью, купи-продай. Студенту, ясное дело, нужны были деньги на сигареты и всё прочее. Какой-то знакомый сказал, что у него какие-то знакомые перцы открыли какой-то бизнес, и вроде им кто-то нужен. Мне дали телефон. Я позвонил, мне сказали приехать на Ленинский проспект, я приехал. Оказалось, что чуваки привезли огромное количество, просто огромнейшее количество бэушной резины из Германии, и мне сказали, что её нужно мыть, она вся грязная, её нужно мыть, платим пять рублей за колесо, и провели меня на этот склад.
Когда я вошёл, я понял, что это. Я…, честно говоря, у меня с памятью уже совсем плохо, я уж забыл… Чьи это были конюшни, которые он всё мыл-мыл, никак отмыть их не мог? Так вот это были те же самые конюшни, только вместо навоза там были бэушные автомобильные покрышки из Германии. Я зашёл на этот склад и просто обомлел, попытался прикинуть, сколько это денег, если за каждое колесо платят пять рублей, и это мне показалось очень много. Это было огромнейшее здание, холодный, очень большой ангар. Он в длину был, наверное, метров семьдесят, в ширину – двадцать пять. Он был завален покрышками высотой в два человеческих роста. И это было просто какое-то безумное количество покрышек, и они были все разной степени загрязнения: какие-то
