предстоит не один час отмывать забрызганные борщом стены и пол. Вот же козел.
– Куда?! Куда ты собралась, приживалка ху*ва?! – он подошел вплотную, отчего неприятный озноб пробежался по моей коже, встал передо мной мешая собрать с пола осколки тарелок – Куда ты, мать твою, собралась, я спрашиваю?!
– Отойди пожалуйста.
– На меня смотри, когда я с тобой разговариваю! – и Данилов неожиданно резко рванул меня за волосы вверх, заставляя подняться на ноги. От неожиданности я едва не завалилась на пол, взвыв от боли, вцепившись пальцами в его запястье. – Кем ты, сука, пойдешь?! Халдейкой бегать в какой-нибудь забегаловке опять! Там только шл*хи работают! В шмары записаться решила? Узнаю, закопаю! – рыкнул, зло дыша мне в лицо спертым запахом алкоголя, и рванул в сторону, швыряя меня словно вещь бесправную, ненужную и неспособную дать отпор, ибо, когда ты не готов к подобному, ты цепенеешь, не понимая, что в данный момент будет лучше, обороняться или притвориться поверженной, сбой программы выдрессированного животного, не ожидающего жестокости от своего хозяина.
Я упала на пол, вспарывая осколками стекла кожу на руках и ногах, больно ударяясь головой о ножку стола и замирая, боясь сделать лишнее движение, боясь пошевелиться, замерла в позе эмбриона на грязном полу, игнорируя брызнувшие из глаз слезы. Тяжелые удаляющиеся в комнату шаги Данилова били ударами молота по нервам, молота, под который не хотелось попадать.
Какое-то время я лежала, глотая слезы обиды, абсолютно не понимая, за что я огребаю, что я такого сделала и в чем я виновата? Лежала дожидаясь, пока из комнаты не послышится храп, и только после этого своеобразного сигнала, извещающего о воцарившейся относительной безопасности, стараясь не шуметь, поднялась, на онемевших ногах дойдя до табурета. Стряхивая с себя налипшие остатки супа, рассыпанного сахара, специй и вынимая из кожи пару мелких осколков стекла, поймала себя на мысли, которая почти незаметно мелькнула в моем сознании, что надо было просто заткнуться и молчать, не разговаривать с ним сегодня, что сама виновата в случившемся. Ведь он пытался спровоцировать меня с момента прихода домой. Он искал, за что зацепиться, чтобы выместить на мне свое недовольство и агрессию, начиная от его замечания, что у порога недостаточно чисто, а в ванной мыло не того запаха. Надо было просто молчать. Поймав себя на этом, я замерла, сжимая веки и делая несколько глубоких вдохов, понимая, что в данный момент имею все факторы и все предпосылки, дабы окончательно и бесповоротно занять позицию жертвы, и уже не просто жертвы легкого абьюза, вот далеко не его. Данилов никогда до этого момента не позволял рукоприкладства, и раз он уже перешел эту невидимую грань, то дальше будет только хуже. Будет хуже… Я должна это понимать.
Это был внутренний диалог моего покалеченного сознания и остатков разума, который уже отчаянно вопил, заставляя вспоминать о случившемся в жизни Ленки и подталкивая меня к действиям, заставляя бороться с чувством страха и глупым желанием замять эту ситуацию, притворившись
