просил он. – Беру свои слова обратно, вводить меня «в курс дела» не стоит. Я напишу книгу о правильных подростках, о настоящих комсомольцах, о дружбе и верности.
– Комсомола уже нет лет сто, – засмеялся я.
– Не кощунствуй, Глеб! Я выражаюсь образно. Да, да, и не смейся. В моё время…
Начинались бесконечные истории про «моё время». И трава тогда была зеленее, и вода мокрее, и вообще всё было не так как сейчас, а так как надо.
…Допечатав абзац, я откатился от стола и потянулся. Половина первого ночи. Из открытого окна доносится стрекотание сверчков. Интересно, Генкин Липатий подпевает собратьям или молча сидит в своем домике?
Люська открыла дверь и тихо спросила:
– Печатаешь, Глеб?
– У меня перерыв.
– А мне скучно, – Люська подошла к столу, взяла исписанный каракулями Иннокентия Ивановича лист и сощурила глаза. – Как тебе удается разбирать эти иероглифы? Я ни слова не понимаю. Здесь вообще по-русски написано?
– По-китайски. Положи на место.
– Тебе жалко? О чём он хоть сейчас пишет?
– Можешь прочитать, – я кивнул подбородком на ноутбук. – А лист положи.
Люська поставила на стол локти и прочитала с выражением:
– Если я дал слово, то сдержу его во что бы то ни стало! – горячо заявил Миша. – Ибо настоящий друг слов на ветер не бросает. А дружба для меня – святое. Дружбу я истово ценю, а свою Родину я люблю преданной любовью!
Повисла пауза.
– Ну как? – спросил я.
– Глеб, что это было?
– Диалог двух друзей.
– Они и какого века?
– Из нашего. Обычные десятиклассники.
– Обычные в понимании кого? Что за бредятину ты печатаешь?
– Не я это придумал.
– «Ибо», – хмыкнула Люська. – Устаревшее словечко. Его даже пенсионеры почти не употребляют. А у тебя в книге так говорят старшеклассники?
– Не у меня в книге, а в рукописи Иннокентия Ивановича. Он пишет подростковую повесть.
– Н-да. Он бы ещё сказку написал для самых маленьких. Самое то в его возрасте.
– Мне кажется, сказка у Иннокентия получилась бы намного лучшего этого шедевра. Вчера было такое предложение: «Мальчик ударил себя в грудь кулаком и поклялся перед всем классом исправить двойку по арифметике». Речь идёт не о первоклашке, а о десятикласснике. Иннокентий Иванович даже двадцатилетних называет мальчиками и девочками. Слух режет.
– Так скажи ему об этом.
– Пытался. Орать начинает. Обижается.
– Тогда забей. В конце концов, твоя задача превратить его иероглифы в читаемые предложения. А о чем и как он пишет – не твоя забота. Ибо нефиг заморачиваться.
– Я и не заморачиваюсь, ибо это не в моих правилах.
– Молчал бы лучше, – скривилась Люська. –
