.
Пытаясь унять кашель и боль в разрывающихся лёгких, она медленно опустилась на дно лодки и посмотрела в небо. Звёзд не было. Девушка взяла в руки свой тяжелый, как её жизнь, талисман. Глаза стали закрываться, потом она снова закашлялась… В голове звучало только одно: «Fluctuat nec mergitur… Fluctuat nec mergitur…»[1].
В мае весь Париж при первой же возможности пересаживается на велосипеды и несётся за город. Всем хочется забыть о душных магазинах, кабинетах и квадратных комнатах и отправиться в компании друзей навстречу легкомыслию и веселью.
Честные работяги и мидинетки, студенты и кабинетные крысы собирают утром корзинку с бутербродами и мчатся на площадь Этуаль[2]. К ним подъезжает пыхтящий паровой трамвай № 38, упаковывает по сто человек в свои вагоны и увозит счастливчиков за город.
Чопорные и менее чопорные дамы с кавалерами, детьми, собаками, соломенными шляпами и зонтиками дружной толпой осаждают поезд, уходящий в Рюэй-Мальмезон и Шату. Они кутаются в платки, чтобы не дышать сажей и дымом, и поднимаются на империал. Многие уже друг друга знают, а остальные скоро познакомятся.
У станции шумную толпу встречают и ведут к эллингам. Мужчины переодеваются в экзотические матроски, сапоги и подкручивают усы в форме велосипедных рулей. Их спутницы поправляют воланы на платьях и раскрывают голубые, желтые, зелёные и красные шёлковые зонтики. На головах выбравшейся на отдых публики красуются «горшки с цветами», «дыневые колокольчики», «бразильские широкополые шляпы», рыбацкие береты с красными помпонами, мягкие кепки моряков и жокеев, полосатые колпаки и даже вызывающие пиратские платки!
Спустив лодки на воду, парижане забывают о столичных проблемах. В одной лодке дети подгоняют сидящего на вёслах папу, чтобы тот обогнал соседей. В другой – молодой повеса играет со своей спутницей в «да и нет». В третьей хором горланят песни и кричат «Оэ!» при встрече с другими водными путешественниками. Ялики, душегубки, байдарки, челноки сталкиваются, смешиваются и скрещиваются, при этом парусники Аржантёя игнорируют паромщиков из Круасси, а ялики Шату соревнуются с лодками Буживаля, пытаясь похитить у соседей понравившуюся им красавицу прямо на воде. Над всеми ними возвышается пароход «Турист», перевозящий пассажиров от вокзала д’Орсэ в западные окрестности Парижа.
После первого заплыва взмокшие от пота столичные «речные волки» пришвартовываются к берегу. Наступает время «обедов на траве» и легкомысленных сиест в тени деревьев. Кто побогаче – спешит в одну из прибрежных закусочных. Здесь подают свежепойманную рыбку с жареной картошкой. Закусочные борются за каждого клиента и зазывают их на свой манер. В одной играет аккордеон, в другой за дополнительный франк можно поцеловать хозяйку, разбить тарелку или получить чашку кофе.
В знаменитом «Доме Фурнез» Альфонс-старший устраивает праздники, водные турниры, ночные «венецианские прогулки», регаты и танцы. Его сын, Альфонс-младший, сдает в аренду лодки и учит новичков правильно орудовать вёслами. Мадам Фурнез управляет гостиницей и кухней, а дочь Альфонсин прислуживает в местном кафе и позирует обаятельным художникам-импрессионистам.
Главное слово выходных – «опьянение». Опьянение от качки на воде, от дешёвого, не обложенного акцизом вина, от любви и от безумных вечеров.
Под конец дня утомленные парижане отправляются танцевать кадриль, а самые смелые ритмично выплясывают акробатические па «каю». Все плавают, едят, поют, курят, пьют и любят до последнего свистка поезда. Наконец в одиннадцать часов ночи Сена прощается с жужжащим роем лодочников и погружается в сон.
17 мая 1912 года, утро пятницы
Эмиль вышел из каюты. Какая благодать! Влажный воздух, как старый друг, заполнил его лёгкие и разгладил морщины обветренного лица. Шкипер «Дьяволицы» провел ручищей по длинным седым волосам и вздохнул.
Баржа Эмилю досталась от отца. Здесь шкипер жил и здесь же всю неделю гнул спину, чтобы тягач «Бернар» вовремя смог доставить лес в Париж. На такие чужаков не пускают. Нет, его «Дьяволица» не для столичных шутов. Дома они вели себя тише воды ниже травы, а в его родном Буживале галдели да девок смущали.
Мари из-за одного из таких хахалей утопла. Видная была девка: и нос, и корма – всё на месте, да и умом в отца пошла. А тут объявился один столичный, из тех, кто каждый четверг в «Лягушатню» на канкан приезжал поглазеть, да и сгинула сестрёнка… Сейчас уже с племяшем мясника бы повенчалась, деток бы нарожали… Тьфу, да и только! Нашли тогда Мари мёртвой. «Утопла» она… Как могла утонуть сестра шкипера, ведь всю жизнь на воде жила! Да река ей – мать родна!
Вспоминая о сестре каждый четверг, в день балов в «Лягушатне», Эмиль всегда пил. Вот и накануне хлебнул бутылочку дешёвого синего вина из Аржентёя и прикемарил.
Проснулся рано – ещё собаки булочника не брехали, а тот встаёт печь свои булки в восемь склянок. Надо было покрепче
«Его топят, а он не тонет». Латинский девиз Парижа.
Современная площадь Шарля де Голля, на которой расположена Триумфальная арка.
