худшем. Но пока что все складывалось в пользу того, что Никифор уцелел, хотя и непонятно, где отсутствует.
– Если сегодня шестнадцатое и это памятный день для вашего друга, не было ли у него каких-нибудь ритуалов помимо звонков друзьям и знакомым?
Петр Карлович хлопнул себя по лбу.
– Ну, конечно! Как я мог забыть! Он же всегда в этот день ездил на кладбище!
– К кому?
– Как это к кому? К Марте с Анечкой.
– То есть к жене и внучке? Но Анечка же не умерла.
– После стольких лет отсутствия надежды на ее возвращение уже почти никакой не оставалось. Когда похоронили Марту, в скором времени Никифор укрепил на ее памятнике маленькую табличку с именем Анечки. Конечно, ему хотелось поставить ей большой и красивый памятник, но при отсутствии тела возникли бюрократические препоны. Начальник кладбища оказался какой-то очень упертый, никак не хотел позволить сделать такое. Хотя Никифор предлагал ему за эту услугу очень хорошие деньги. Удалось прикрутить лишь табличку, которую Никифор установил самостоятельно.
– Думаете, что ваш друг до сих пор находится на кладбище?
– Вряд ли. Обычно он ездит туда в первой половине дня. А сейчас уже глубокий вечер.
– Если не сказать, ночь.
За лишенными занавесок окнами сгущалась тьма. И Саше уже несколько раз звонили родители. И под конец мама сказала, что отец уже едет за ней, и чтобы Саша не смела возражать. А вот Геше никто не звонил. О нем словно бы некому было тревожиться. Саша отметила это машинально, совершенно еще не представляя, что ей делать с этой информацией.
– Ребята, вам надо ехать, – сказал Павел Карлович. – Вы мне очень помогли, спасибо вам, но сейчас вам пора.
– А вы?
– А я останусь тут. И либо дождусь Никифора и пойму, что с ним все в порядке… Либо утром пойду в полицию.
На этом и порешили. Папа легко согласился подкинуть Гешу до его дома, но мальчик настоял, чтобы его высадили возле ближайшей станции метро.
– Славный мальчик.
– Да, хороший.
– И мне показалось, но он как-то по-особенному на тебя смотрит?
– Тебе показалось. Папа, перестань! Лучше посмотри, какую скрипку я раздобыла.
Но папа совсем не разбирался в скрипках, поэтому восторга не выразил, а лишь сказал, что если Саше она по душе, то он очень рад.
На этом их разговор и закончился. Саша поняла, что не стоит тревожить папу известием об истинной стоимости инструмента, да еще полученного ею при столь необычных обстоятельствах.
Сочетание многомиллионной скрипки и дарителя, обнаружившегося всего несколькими часами позднее уже с пробитой головой, неизбежно должно было насторожить папу хотя бы потому, что указывало на начало нового расследования, затеянного его неугомонной дочерью. А таких расследований папа не любил, они их с мамой сильно нервировали. Это Саша не могла не знать, поэтому деликатно промолчала
