Он и сам был из тех, которые «в стороне», поэтому твердая репутация «посредственного ребенка» и «троечника» преследовала его до окончания школы. Также как другие он ненавидел «любимчиков», строил им всевозможные пакости (порой даже до драк доходило), и всячески портил «ботаникам» и «зубрилам» жизнь. Сейчас уже можно признаться, что на самом деле не было ненависти как таковой, лишь зависть и собственные страхи. Коля был умным, но стеснительным мальчиком и выделяться из общей массы, быть объектом насмешек одноклассников попросту боялся. Проще было слиться с толпой в этой необъявленной войне отличникам, чем пытаться противостоять наибольшему числу учеников, а не обращать внимания на других, пусть даже совершенно несправедливых в своих суждениях, людей, он еще не умел. Осознание того, что он может быть таким же «любимчиком», что он не глупее этой стайки избранных, а в чем-то даже превосходил их, вкупе со страхом стать изгоем, «ботаником», «зубрилой» и терпеть те же насмешки и издевательства, многократно увеличивало его злость. После уже, лет через пять после окончания школы, Николай, вспоминая то время, остро чувствовал стыд по отношению к тем, кто нашел в себе смелость «быть умным».
– Может еще вызвать диспетчера? – оторвал от воспоминаний негромкий голос Анжелики.
– Давай попробуем. Хотя, мне кажется, это мало что изменит. – Николай вновь нажал на желтую клавишу.
– Слушаю, – раздался в тишине знакомый голос.
– Не скажете, когда на свободу? Засиделись мы уже…
– Шутите, значит все в порядке. Подождите еще немного, уже едут, – обнадежила женщина и сразу отключилась.
Николай прислонился к стенке и расстегнул молнию куртки. Хотя весна уже вступала в свои права, и мартовское солнце пригревало довольно хорошо, он не торопился снимать теплую подстежку с кожанки – каждый год первые теплые деньки словно по графику заканчивались для него простудой. В очередной раз глотать таблетки да пить всевозможные микстуры не очень хотелось.
Раздался звук расстегиваемой молнии. Девушка, видимо тоже почувствовав себя неуютно, расстегнула ворот – стоечку и, немного подумав, сняла вязаную шапочку. Волна каштановых волос рассыпалась по узким плечикам, челка сразу упала на глаза, но отработанным жестом она откинула ее на бок и посмотрела на Николая. Теперь мужчина смог разглядеть соседку без закрытого поднятого ворота курточки, да низко опущенной на глаза шапки. Каштановые волосы обрамляли бледное, правильной формы личико с чуть выдающимися скулами. Тонкий, слегка вздернутый носик, аккуратные дуги бровей и большие, зеленые, выразительные глаза. В них не было той жеманности, любопытства или же превосходства и пренебрежительности, которые так присущи взглядам девочек в этом возрасте. Лишь грусть, да примешанная к ней обреченность. Контраст между взглядом и общим впечатлением поражал своей неправдоподобностью, невозможностью, казалось, что глаза принадлежат другому человеку. Анжелика чуть улыбнулась уголками припухлых губ, на щеках тут же обозначились довольно
