бы и не пойти тебе навстречу? Стройся! Значит, с Ломакиным стоять будешь? – перевёл разговор директор в другое русло. – Ну, да это ещё будет не скоро. В конце мая, в июне пчеловоды с пасеками в тайгу потянутся. Это правильно, что лесной билет пораньше оформили. Ваша пасека в полутора километрах от нашей будет, заходи. А могу и подвозить тебя на пасеку по пятницам. И обратно прихвачу. Скажешь.
– А у вас кто в компании?
– Казанцев, начальник цеха ширпотреба, и Шамбельский, пенсионер, лесником работал, он сторожит. Мы с Казанцевым тоже летом отпуск берём, в августе корнюем по красной ягоде. Кстати, я тебе обещал женьшень показать, возьму, поищешь свою удачу с нами.
– Спасибо, – подал руку Сергей и, попрощавшись, пошёл к беседке, где шутили, коротая время, дежурные лесники.
В форменном кителе лесной охраны степенной походкой вышел на крыльцо инженер охраны леса Фунтиков, с выправкой офицера, лет шестидесяти, высокого роста, суховатый, с проседью аккуратно подстриженных волос и ни о чём не говорящим взглядом. Сразу после увольнения по сокращению в армии он работал начальником ДОСААФ, затем, присмотревшись к работе в лесхозе, напросился на должность инженера охраны леса, в народе именуемого инспектором. Командным бархатистым голосом он объявил:
– Пожар в земфонде! Все в машину!
Первым заспешил под навес, где стояла пожарная машина, водитель Лобов, плотный мужчина лет сорока пяти приятной внешности, со светло-голубыми глазами, в клетчатой рубашке, сел в кабину красного вездехода ГАЗ-66, завёл двигатель. Фыркнув, он заурчал.
Начальник пожарно-химической станции, радист по совместительству, он же секретарь партийной организации лесхоза, Каменный Анатолий Михайлович, в защитном костюме, грубовато покрикивал, чтобы лесники поторопились. Он выдал со склада пожарные грабли дежурному сторожу Стрельникову, тот подал их в открытую дверцу второй кабины лесникам Девадзе и Калинину, пристроился рядом с ними, хлопнул дверцей. Сергей, ответственный за тушение, хотел было сесть рядом с водителем, но передумал.
Машина, выехав из ворот усадьбы лесхоза, помчалась с сиреной к быстрой речке Кенцухе заправиться водой. Сергей прислушался к разговору: лесник Калинин, лет шестидесяти, гладко выбритый и подстриженный, лукаво балагурил.
– А зимой, значит, холодно тебе до ветру ходьить? – подтрунивал Девадзе.
– Конечно. Вот я жене и говорю: «Пришей мне варежку к гульфику на кальсоны». Ну и пошёл во двор со скотиной управляться. Заношу дрова в дом, чтобы на ночь печь затопить, складываю у топки и смотрю искоса, а моя пришивает шерстяную варежку к кальсонам. Подхожу к ней и ласково так благодарю: «Спасибо, родная, только как же я нужду справлять стану? Придётся и передок, и зад оголять на морозе, чтоб добраться». Сконфузилась, сидит, думает, в руках кальсоны вертит. «И что теперь делать?» – спрашивает, не сразу дошло до неё, что разыграл. «Пошутил, – говорю, – а ты и уши развесила».
