разбежались. Обвинение, к прокурору и обратно к себе. Я вас так просто не отпущу», – и опять хитрая улыбка. А у него аж душа перевернулась от этой улыбки.
Положила обвинение на стол. Адвокат попросил оставить вдвоём. Вышла. «Послушайте меня, Коровкин. Поверьте моему опыту. Не надо с ней так. Это важняк, если вы ещё не поняли. Вы себе сейчас срок наматываете. Про неё слышали, как говорят? Мягко стелет, да жёстко спать. Лучше откажитесь от дачи показаний, чем сказки ей рассказывать. Она не поленится, всё перепроверит. И напишет такую петицию…
Вот эта шмакодявка важняк? Она ещё школу–то не окончила. Какой из неё важняк? Внутри всё сопротивлялось, не хотелось верить… а вышло, как она сказала. Прокурор посмотрел материалы, почитал, и… арестовал. Откуда же ему было знать, что она доказательственную базу уже проанализировала.
Ну а дальше, не нытьём так катаньем. Что только он не делал: и голодовку объявлял, и больным сказывался, и даже пытался поломать себе руку. Вот однажды приводят его к ней. А у него по телу мурашки, и нижний товарищ как охотничья собака в стойку встал. Понял, что снесёт крышняк. Хотя от чего? Одета в классику: чёрная юбка прямая до колен, блузка розовая, сверху пиджак в мелкую клетку. Сапоги гармошкой, как модно. Руки ухожены, с аккуратными ноготками. Косметики минимум. Спокойная, деловая, с лёгкой полуулыбкой.
– Ну что, Василий Петрович, дурку хотите? Так я могу вам устроить. – Всегда по имени–отчеству обращалась.
– Какую дурку? Зачем? За кого меня держите, за психа, что ли? – «Дурка» – это психолого–психиатрическая экспертиза. Ему «дурку», так его вся тюрьма на смех поднимет. Это как удар под дых.
– Ну а что мне с вами делать? – поставила руки на стол, сцепила кисти, оперлась на них подбородком, посмотрела искоса на него. Помолчала. Потом откинулась на спинку стула, руки, не расцепляя, выпрямила на столе. – Что мне с вами делать? Я вас допрашивать не могу, на место вывозить тоже, а то ещё в голодный обморок упадёте. Ну? У вас есть предложение получше? А мне вам ещё один эпизод надо предъявить…
– Какой эпизод? – сердце Колчака опустилось. Знал грешки за собой, но был уверен, не раскопают.
– Так сорока на хвосте принесла. Я с нужными людьми пообщалась, мне и рассказали. Хотите, зачитаю показания. – открыла папку и прочитала несколько страниц. Вернее, сочиняла на ходу. Только Колчак этого не знал. Предположение у неё было, интуиция вопила, что это он, а доказательств ноль. Но Колчак повёлся, подсел на крючок, чистосердечно рассказал.
Надо было отдать должное, из пяти эпизодов только три вменила. По двум другим прекратила, доказательств не было. Только его слова. Но зато первых три… Хоть десять тысяч раз показания поменяй, доказательства железные.
Из воспоминаний Колчака дождик вывел. Встал, потянулся, пошёл не спеша. А кровь вновь, как двадцать пять лет назад забурлила. Срок ему тогда солидный дали, хоть следачка и не поленилась, честно искала смягчающие. Какие там смягчающие при таком рецидиве.
