добычу. После возвращения в Рассветный дворец он несколько месяцев перебирал дела оставшихся гвардейцев, выискивая в их прошлом намек на измену, на связь с Адер или с ил Торньей. Всю гвардию отстранили от службы, пока сотни клерков вгрызались в историю тысяч солдат, и наконец совет, уволив более сотни, вернул доверие остальным. Каден напоминал себе об этих предосторожностях, но плечи все равно сводило от напряжения.
«Должно видеть мир, – напомнил он себе, медленно вдыхая и выдыхая воздух, – а не свое представление о мире».
Две дюжины эдолийцев, пробежав по мосткам, окружили стол совета.
Каден, вставая, усилием воли отстранил страх.
– Что происходит?
Голос, вопреки всему, прозвучал твердо.
Вперед выступил Маут Амут. Эдолийцы, яростным штурмом захватив зал, замерли по местам. У берегов на карте плескались волны – крошечные цунами. В высокие окна беззвучно вливались теплые солнечные лучи, играли на доспехах и на клинках. Члены совета разом замолчали, замерли статуями в тех позах, в которых их застали врасплох.
– Вторжение, первый оратор, – угрюмо ответил Амут, шаря глазами по дверям и стенам. – Вторжение во дворец!
Каден обвел глазами зал:
– Когда?
– Точно не знаем, – покачал головой Амут.
– Кто?
Первый щит поморщился:
– Кто-то быстрый. И опасный.
– Насколько опасный?
– Настолько, чтобы проникнуть во дворец, незамеченным пройти в Копье Интарры, справиться с тремя моими эдолийцами и бесследно скрыться.
2
Ночь – чужая страна.
Так всегда казалось Адер уй-Малкениан – мир после захода солнца становился другим. Тени стесывали острые углы, превращали привычные комнаты в незнакомые. Тьма высасывала краски из самых ярких шелков. Луна серебрила воды и стекло, зажигала холодным светом простую материю дня. В мерцании ламп – вот как эти две, что стояли перед нею на столе, – мир качался и метался вместе с запертыми в них огоньками. Ночь пугающе преображала самые знакомые места, а эти холодные палаты в каменной крепости на краю Эргада она едва ли могла назвать знакомыми. Адер прожила здесь почти год, но даже днем не чувствовала себя желанной гостьей под надежным кровом. Ночь уносила ее еще дальше в чужой, суровый варварский мир.
И голоса ночи требовали перевода. Утром шаги по коридору звучали обыденно: слуги и работники шли по своим делам. Крик в полдень – просто крик; крик в ночи мог возвещать об опасности, о катастрофе. Днем крепостной двор под окнами кишел людьми, а после закрытия ворот обычно затихал, потому, услышав стук подков по мостовой, подхваченную ветром отрывистую команду, Адер резко отставила письменный прибор, чтобы не залить листы чернилами, и с бьющимся сердцем шагнула к закрытому окну.
Гонец в полночь – совсем не то, что гонец
