память. Она никогда не знала никого по имени Фергюс и никогда не слышала этого имени от кого-либо из своих подруг. Однако похититель знал ее второе имя. Известно ли ему, что это имя ее бабушки? Известно ли ему, что ее бабушка Бренда была необузданной женщиной, которая никогда не подчинялась диктату? Бренда сумела бы что-нибудь предпринять. Она бы заставила этого типа – этого Фергюса – отпустить ее, подчинила бы его своей воле. А что делает она сама? Играет в свадьбу с маньяком. Элспит старалась дышать, но воздух казался ей отравой. Теперь этот малый улыбается ей. В самом деле улыбается. И ждет, чтобы она что-то сказала. Элспит не могла понять что.
– Я тебе помогу, – улыбнулся похититель. – Повторяй за мной… Я, Элспит, беру тебя, Фергюс…
– Я, Элспит… – пробормотала женщина и опять огляделась по сторонам.
Может быть, она сошла с ума? Может, на них смотрят люди, а она просто не видит их?
– Произнеси слова обета, произнеси их, произнеси их, произнеси их. – Мужчина молотил кулаком по стене, делая по удару на каждый слог, затем запрокинул голову назад, разинул рот, и из его горла исторгся звериный вопль.
Элспит закрыла рот рукой, силясь не закричать. И попятилась, пока похититель шатался, откинув голову, охваченный яростью. Его щеки побагровели и раздулись, он рычал и выл, молотя по стене и переминаясь с ноги на ногу.
Элспит сделала глубокий вдох и закрыла глаза, пытаясь выкинуть из головы этот багровый язык, эти сточенные зубы. Надо спасать себя, подумала она.
– Я, Элспит, беру тебя, Фергюс, – с грехом пополам, всхлипывая, пробормотала она. И опять: – Я, Элспит, беру тебя, Фергюс. – На этот раз получилось лучше. Громче, яснее.
Похититель перестал выть и просто стоял, все так же обратив к потолку лицо с открытым ртом и шатаясь. Но он слушал.
– В свои законные мужья, – продолжила Элспит.
Рот мужчины начал закрываться. Его глазные яблоки все так же вращались в глазницах, дыхание было судорожным, хриплым, однако он, как любил выражаться ее муж, «пришел в чувство».
– Дабы с этого дня и впредь обладать тобою, – проговорила Элспит, ненавидя себя за слабость, за то, что она уступила, но понимая, что надо спасать себя, поскольку больше она, скорее всего, ничего не сможет сделать. – В горе и в радости, в богатстве и в бедности, в здравии и в болезни.
Похититель улыбнулся. Выставив напоказ слишком много зубов и слишком обнажив десны, дико и безумно. Болезнь изъела не только его тело, поняла Элспит. И он не просто какой-то извращенец. Если бы ей надо было дать ему определение и отразить в этом определении то, что она наблюдала, она бы назвала его демоном.
– В здравии и в болезни. Это хорошо, – пропыхтел похититель. – Продолжай.
– Э-э… дайте мне минутку. – Элспит покачала головой, отчаянно пытаясь припомнить слова обета. У нее получалось так хорошо. Как же там дальше?
– Дабы любить, – подсказал мужчина и
