– тоже люди. Существует граница между ними, и она определяется одним словом – талант. В самом деле, меня могут восхищать соседские подростки, мальчик и девочка, однако, если они вдруг решат сыграть для меня роли в «Ромео и Джульетте», я скорее всего помру от скуки…
Мы и без того постоянно репетировали до дня этого представления, так что мы лишь прошествовали за кулисы, чтобы переодеться, притом неторопливо, будто у нас в запасе полным-полно времени. Оказалось, что здесь восхитительные артистические уборные! Куда просторнее, чем даже в Императорском театре, гораздо лучше оборудованы, и в каждом таком помещении находилось меньше танцовщиц. Поэтому здесь все располагало к тому, чтобы, преображаясь в польских крестьянок, мы ощущали себя польскими принцессами… Переодевшись, я вышла на пустую сцену. Декорации были смонтированы, и я услышала, что где-то раздается смех рабочих сцены, они теперь могли передохнуть до окончания спектакля. А откуда-то послышалось пение. Что ж, в Лазе́нках, когда мы здесь выступали, у нас всякий раз возникало ощущение праздника. Закат догорал бледно-лиловыми оттенками. Фонари в парке не давали сильного света, оставаясь мерцавшими белыми дисками на фоне темневшего неба. Веселая песня звучала печально в этом мире, лишенном глубины, где все предметы выглядели как лиловые силуэты, резко выделявшиеся на розовом фоне. Я повернулась в сторону дворца. Все жившие там короли давно умерли, оставив свои владения лицедеям. Вот каков избранный мною мир – это мир розовато-сиреневых теней, среди которых ничто не было реальным. Мне стало грустно, я вдруг преисполнилась той грусти, какая порой возникает только в юности, когда ты вдруг почему-то теряешь вкус к жизни. До чего же мудра была я в тот вечер, до чего восприимчива, до чего еще молода! Но чему бы я впоследствии ни научилась, больше ни разу не довелось мне быть столь уверенной и прозорливой, как в те минуты, когда я, еще довольно маленькая девочка, стояла одна на пустой сцене, подсвеченная всеми оттенками красного света, и разглядывала дворец давно усопшего монарха.
«Пола! Пола!» – послышалось вдруг. Как же не хотелось, чтобы меня именно сейчас потревожили! Но я все-таки улыбнулась, ведь меня позвала маленькая Катя, самая юная из нас – такой была и я два года назад, когда состоялся мой дебют на сцене. Мы с нею, две малышки, включились в гонку со всей вселенной, и притом каждая была уверена, что именно она станет главной звездой представления. И эту гонку мы не могли не проиграть, потому что, пока мы стояли на сцене, погрузившись в свои мечтания, Господь уже зажег первую яркую звезду, которая увенчала крышу Бельведерского дворца, прямо над балюстрадой. Я зажмурилась и пробормотала:
– Свет звезды, яркий свет, первой звездочки завет…
– А что ты сейчас пожелала? Чего ты хочешь больше всего на свете? – спросила Катя. – Ой, нет, не говори, а то волшебство не случится и желание не сбудется.
Когда Катя принималась щебетать своим тоненьким
