не ускользнули от внимания того, кто завоевал ее любовь.
Однажды летним вечером он подскакал верхом к ферме и спешился у ворот. Люси, стоявшая на пороге дома, пошла ему навстречу. Он привязал лошадь к забору и зашагал по дорожке.
– Я уезжаю, Люси, – сказал он, взяв ее руку в свои и нежно глядя ей в глаза. – Я не прошу вас ехать со мной сейчас, но согласны ли вы уехать со мной, когда я вернусь?
– А когда вы вернетесь? – засмеялась она, краснея.
– Самое большее месяца через два. Я приеду и увезу вас, дорогая моя. Никто не посмеет стать между нами.
– А что скажет отец?
– Он согласен, если дела на рудниках пойдут хорошо. А я в этом не сомневаюсь.
– Ну, если вы с отцом уже столковались, что же мне остается делать… – прошептала девушка, прижавшись щекой к его широкой груди.
– Благодарю тебя, господи! – хрипло произнес он и, нагнувшись, поцеловал девушку. – Значит, решено! Чем дольше я останусь с тобой, тем труднее будет уехать. Меня ждут в каньоне. До свиданья, радость моя, до свиданья. Увидимся через два месяца.
Он наконец оторвался от нее, вскочил на лошадь и бешеным галопом поскакал прочь – даже не оглянулся, словно боясь, что, если увидит ее хоть раз, у него не хватит силы уехать. Стоя у ворот, Люси глядела ему вслед, пока он не скрылся из виду. Тогда она вошла в дом, чувствуя, что счастливее ее нет никого во всей Юте.
Глава III
Джон Ферье беседует с Провидцем
С тех пор, как Джефферсон Хоуп и его товарищи уехали из Солт-Лейк-Сити, прошло три недели. Сердце Джона Ферье сжималось от тоски при мысли о возвращении молодого человека и о неизбежной разлуке со своей приемной дочерью. Однако сияющее личико девушки действовало на него сильнее любых доводов, и он почти примирился с неизбежностью. В глубине своей мужественной души он твердо решил, что никакая сила не заставит его выдать дочь за мормона. Он считал, что мормонский брак – это стыд и позор. Как бы он ни относился к догмам мормонской веры, в вопросе о браке он был непоколебим. Разумеется, ему приходилось скрывать свои убеждения, ибо в Стране Святых в те времена было опасно высказывать еретические мысли.
Да, опасно, и настолько опасно, что даже самые благочестивые не осмеливались рассуждать о религии иначе, как шепотом, боясь, как бы их слова не были истолкованы превратно и не навлекли бы на них немедленную кару. Жертвы преследования сами стали преследователями и отличались при этом необычайной жестокостью. Ни севильская инквизиция, ни германский фемгерихт, ни тайные общества в Италии не могли создать более мощной организации, чем та, что темной тенью стлалась по всему штату Юта.
Организация эта была невидима, окутана таинственностью и поэтому казалась вдвое страшнее. Она была всеведущей
