В полночных звёздах правды нет. Избранное. Редьярд Джозеф Киплинг

      И я, к тому же, кормлю детишек,

      Моих девчонок, моих мальчишек.

      Бычий правительственный караван

      Желает Вам здравья, сагиб капитан.

      Желаю того же – от всей души.

      Ваш

      Бабу Харендра Мукерджи».

      _________

      Как волей могучей змеи гремучей

      влеком зачарованный кролик,

      Как в мире туманном ведóмы дурманом

      курильщик и алкоголик,

      Как овёс и сено обыкновенно

      манят к себе лошадок,

      Как ждущее ухо ко всем звукам глухо:

      только шёпот любви ему сладок,

      Так О’Нил, молчалив, сидел, отстранив

      мягко свою Мадонну,

      И с горькой думой глядел угрюмо

      на голову Боу Да Тона.

      А рядом блистали ложки из стали,

      пылко блистали вилки;

      Тут же нередки были салфетки,

      блюдца, тарелки, бутылки.

      И на ум пришло, что давно прошло:

      время потерь и лишений,

      Рукопашные схватки, и засады, и прятки,

      и дым, и огонь сражений, –

      И ночной марш-бросок через степь и лесок,

      и утром – прорыв, где не ждали,

      И вечером – банджо («Сыграй, корифан Джо!»),

      и проводы павших, и дале –

      Вонь болот вспомнил он – и тот

      резкий противный запах,

      Когда сверху вниз – удар, и – заткнись,

      не вой: ты у смерти – в лапах, –

      И вспомнил поганскую ругань ирландскую

      у Куттамáу потока,

      Где, увидев кресты, что стояли густы,

      парни ругались жестоко.

      Словно старый барк, он ушёл во мрак,

      в Прошлое двинул мрачное,

      В Прошлое двинул, в мыслях покинул,

      оставил свою Новобрачную,

      Ушёл в то время, где, молод, и в холод

      когда-то трудился без меры,

      Где Боу Да Тона гонял бессонно

      от Мáлуна и до Цалеры.

      Как труп, что на дне на большой глубине

      извне еле-еле брезжит,

      Так брезжила в нём бесстрастная страсть

      тех, кто стреляет и режет.

      Боялись его, но солдаты его

      не глядели, делая дело,

      На него с тем страхом, с каким жена

      сейчас на него глядела.

      Четыре месяца держала власть,

      что Вечностью ей показалось,

      И вот оказалось: кое-что в нём

      ей неподвластным осталось.

      Ужас – двойной: головы с головой

      бой продолжался великий, –

      Чёрной – в жестоких шрамах глубоких

      с Красной, страшной и дикой, –

      Где дух и основа чего-то такого,

      что женщина прежде не знала,

      Где ключ от Минувшего (казалось, уснувшего),