либо твоих соседей.
– Отец приор, за много лет моего пребывания на службе у аббатства еще не было случая, чтобы моя работа вызывала нарекания, – раздраженно отрезал Эйлмунд со всей прямотой человека, знающего себе цену и уверенного, что цена эта известна аббату, перед которым он, собственно, и должен был держать ответ. – Я обхожу посадки каждый день, и по ночам тоже, но не могу заставить дождь прекратиться и не могу быть повсюду одновременно. Столько бед сразу – такого со мной еще не бывало! И я не могу вменить это в вину Джону Лонгвуду. Он всегда был добрым соседом, о таком приходится только мечтать.
– Это чистая правда, – твердо молвил аббат Радульфус. – У нас есть все основания быть благодарными ему за добрую волю и нет причин сомневаться в ней. И я ни в коем случае не подвергаю сомнению твои достоинства лесничего и твое усердие. В этом не было нужды прежде, и я не усматриваю необходимости ныне. Превратности судьбы посылаются нам затем, чтобы мы преодолевали их, и никто не должен надеяться, что ему удастся избежать испытаний. Ущерб восполним, и ты, Эйлмунд, приложи к тому все свои силы. А если увидишь, что сам не справляешься, проси помощи, и она будет тебе предоставлена.
Эйлмунд, который отлично знал свое дело и всегда гордился тем, что находится на своем месте, коротко поблагодарил аббата, но от помощи пока отказался, пообещав известить, если случится что-либо еще из ряда вон выходящее. Быстрым шагом, столь же стремительно, как и пришел, он отправился обратно в лес, в свою сторожку, где жил с дочерью, и унес с собой недовольство судьбой, поскольку был не в состоянии назвать иной источник своих несчастий.
Таинственным образом юный Ричард прознал, по какому необычному поводу явился в аббатство Эйлмунд. Мальчик был также осведомлен о том, что поделывала его бабушка и все те люди, что жили и работали в окрестностях Итона. Все новости он впитывал как губка. Как бы ни был мудр и бдителен его опекун, аббат Радульфус, и какую бы рачительность ни обнаруживал его управляющий, Джон Лонгвуд, Ричард полагал необходимым приглядывать за своими владениями и самостоятельно. И раз уж у самых границ Итона случилась беда, он желал знать ее источник и куда более, нежели аббат, склонялся к тому, чтобы приписать несчастья, хоть и непонятно как произошедшие, порочности и злому умыслу людей, поскольку и самому ему не раз приходилось держать незаслуженно строгий ответ в тех случаях, когда он был почти не виноват.
И если итонские овцы забрались в ясеневые посадки в Эйтоне не по воле Божьего Промысла, но вследствие того, что некто умышленно открыл им путь и направил их к месту желанного для них пиршества, то Ричард желал знать, кто именно это сделал и зачем. В конце концов, это были его собственные овцы!
Поэтому в часы собрания капитула мальчик внимательно приглядывался ко всем входящим и выходящим и был немало удивлен, когда два дня спустя после прихода Эйлмунда заметил у ворот монастыря юношу, уже виденного им однажды. Тот очень
