бы на Лариске. Она как любовница хороша, даже спорить не буду. Но как деловой партнер и жена…
Ларка холодная расчетливая хищница, хоть и выглядит “блондинкой”. И даже в нашем добровольно-принудительном партнерстве ее интересует только прибыль. Пока мы на одной стороне, но кто знает, что будет завтра?
Да, лучше об этом не думать. К тому же, контракт есть контракт. Просто так его не расторгнешь.
– Дым, – подхожу к охраннику, – если будет Лариса Львовна звонить, не отвечай.
Тот понимающе кивает.
Бросаю последний взгляд на дверь палаты, за которой осталась моя головная боль. Семь дней. У меня есть семь дней, чтобы решить, что с ней делать. А пока вернемся к насущным делам.
Лежать в больнице, оказывается, самое нудное занятие из всех, что можно представить. Я только и делаю все время, что лежу, смотрю в потолок, борюсь с головокружением и тошнотой и попутно пытаюсь вспомнить о себе хоть что-то.
Лечение, назначенное Петром Алексеевичем, помогает. Головные боли постепенно стихают, с ними уходит шум в ушах и головокружение. Но меня все равно тошнит. По утрам. Врач говорит, это симптомы беременности. Только память не возвращается. Я по-прежнему не помню о себе ничего…
На третий день меня отключают от капельниц. Теперь я могу сама подняться и принять душ, хотя приходится делать это под присмотром сердитой нянечки. Та помогает, но ворчит, что вот таких прытких, как я, дольше всего в больнице и держат. А что делать, если кругом одни больничные стены и телевизор с мелодрамами.
– Лежать тебе надо, девонька! Вон, муж твой такого бугая под дверями оставил, боится, видимо, чтобы с тобой ничего не случилось!
Мне становится любопытно, что там за бугай и от кого меня охраняет? Я ради такого дела даже топаю к двери, хотя покачиваюсь на каждом шагу и цепляюсь за стену.
Но едва открываю ее, как на пороге вырастает двухметровый трехдверный шкаф. Он заполняет весь проем и впивается в меня бесстрастным колючим взглядом.
– Куда? – выдает амбал, осмотрев меня сверху донизу и обратно.
Я невольно пячусь.
– З-здрасте…
Лицо амбала немного смягчается.
– Возвращайся в постель! – говорит он более мирным тоном. – Максим Николаевич приказал присматривать за тобой и никуда не выпускать.
Последние слова заставляют меня насторожиться.
– Как это не выпускать? Из палаты или из больницы?
– Вообще.
– И на каком основании? Он мой муж?
Амбал отводит глаза и сопит.
Вместо него отвечает подошедший доктор:
– А на таком, что Максим Николаевич оплатил ваше лечение. Он за вас отвечает.
Я возвращаюсь в кровать, терплю осмотр и пытаюсь разговорить врача насчет Макса. Но мне мешает присутствие Ниночки. Эта медсестра такая же неизменная при Петре Алексеевиче, как его бейджик.
– Извините, – в конце концов говорит врач, поправляя очки, – но я знаю только,
