не постижимо… – Мама измеряет палату нервными шагами. – Просто взял и уехал! Да как таких земля носит вообще?
– Маам… Главное я жива. Поправлюсь, ничего страшного не произошло.
– Что?! Что ты говоришь? – Она замирает в недоумении. – Моего ребенка чуть не убили, а ты говоришь – ничего страшного?!
– Ма, успокойся. – Сашка сидит возле меня, хмуря густые брови, что достались ему от отца. – В глазах рябит уже, сядь.
Он рассматривает мое лицо напряженно, словно хочет увидеть там что-то тщательно скрытое. Я, как могу, стараюсь выдержать его взгляд. Не хватало еще, чтоб он о чем-то догадался, это будет настоящая катастрофа. У него и так финансовые проблемы, а из-за меня может конкретно наломать дров.
Именно из-за этого я поддерживаю миф, придуманный мужем. Не должны мои близкие страдать от моей глупости и недальновидности.
Хотя, если честно, глядя на встревоженные лица родных людей, мне все больше с каждой минутой хочется застрелиться. Почему я родилась такой непутевой?
Надо отдать маме должное, она все-таки берет себя в руки и прекращает свое мельтешение, усаживаясь рядом с моей кроватью на стул. Мы минут сорок разговариваем обо всем, кроме случившегося, пока нас не прерывает медсестра, пришедшая выполнять вечерние процедуры.
Я с трудом заставляю себя улыбаться, прощаясь с родственниками, потому что сердце разрывает неведомая мне ранее тоска.
Сашка обещал забрать меня домой, когда я поправлюсь. А где теперь мой дом?
Возвращаться в квартиру к Лёше у меня нет никакого желания. Даже под дулом пистолета. Только не после такого. Все же, где-то очень глубоко внутри меня еще теплятся остатки растоптанной гордости.
Но и к матери переезжать я тоже не хочу. Вернуться туда сейчас – как расписаться в собственной несостоятельности и никчемности, о которой потом буду выслушивать всю оставшуюся жизнь. Нет. Из маминой колыбели я давно уже выросла.
Мысли бесконечно роятся в моем воспаленном мозгу, и я, устав бороться с ними, решаю позвать медсестру, чтобы выпросить снотворное. Только приподнимаюсь на кровати, как в палату входит муж. Видимо его не смущает существующий режим.
Он чисто выбрит, в отглаженной рубашке, запах его туалетной воды наполняет небольшую комнату, а я не осознаю даже, отчего у меня возникает приступ тошноты. То ли от сотрясения… то ли от его присутствия…
При свете дня я немного успела разглядеть себя, оценив масштабы происшествия. Несколько гематом на теле, ссадины на руках и ногах, в принципе, быстро поддающиеся заживлению. Страшнее всего было осматривать лицо в потертый экран старого смартфона. Но, к счастью, тут тоже все не так плохо – разбитая бровь и нижняя губа, да синяк на скуле. Можно сказать, отделалась легким испугом. Почти не пострадала.
Вообще придуряюсь.
Лёшка заходит в палату тихими шагами, хотя я не сплю и провожаю его взглядом. Замирает недалеко от кровати. Несколько мгновений молчит. Потом тяжело вздыхает и произносит:
– Как ты?
– Нормально. – Выдавливаю я, чувствую предательский
