style="font-size:15px;"> – От неустроенности. Понимаешь, вот, вроде, все есть, но это не мое. Я сама лично ничегошеньки не достигла. Дом папа построил, диплом он же помог получить. Знаешь, какой конкурс в художке был? Сама бы в жизнь не поступила, если б он репетиторов не оплатил.
– Вспомнила тоже. Когда это было, – усмехнулась Таня. – Ты через раз как напьешься, вспоминаешь. Давай что посвежее.
– И ты туда же. Нет бы, пожалеть.
– Чего жалеть-то? Жалко неизлечимых больных. Детей в детдоме. Брошенных стариков. А ты? Руки-ноги целы, башка соображает. В личной жизни все о кей. По-моему, ты просто маешься от скуки.
– Давай, размазывай, психолог, – я попыталась было изобразить глубокое душевное страдание, но самой стало смешно.
– Есть что новое? – Таня кивнула головой в сторону большой комнаты, где я творила величайшие произведения.
– Пойдем, покажу.
Я с энтузиазмом поднялась, включила свет и жестом фокусника сбросила ткань с наполовину готового Толиного портрета.
– Э-э-э, сильно, – протянула подруга. – Не было бы Влада, я б влюбилась.
– Я тебе влюблюсь!
– Ревнуешь? То-то же.
Я глубоко задумалась. В моем представлении, ревность – это чувство собственничества и боязнь потерять дорогого человека. Боюсь ли я потерять Толю? Он идеально мне подходит. Но если бы что-то произошло, и мы расстались, думаю, убивалась бы я недолго.
– Слушай, а почему именно в таком виде? – кивнула Таня на картину.
– Не знаю. Так увидела. Можно было еще в рыцарских доспехах. Но я не особо разбираюсь в средневековой моде. К тому же Толя наотрез отказался позировать, так что лицо я писала по фото.
– Больно суровый.
– Нормально.
– Есть планы на выходные? – резко поменяла она тему.
– Пока не знаю. А что?
– Пошли в театр.
– А что Влада не зовешь? – хмыкнула я.
– Понимаешь, постановка, как бы это помягче сказать, не совсем классическая. Думаю, лучше парня не шокировать.
– Это что, того скандального режиссера? Я афишу видела.
– Вот-вот.
Никуда особо не хотелось. Но, с другой стороны, что я буду делать. Торчать в мастерской или сидеть с Маринкой в очередном ресторане. Толя улетает в Дрезден до четверга, так что вариантов у меня немного. Театр так театр.
Постановка оказалась дрянью. Мат через слово, грубость и агрессия. Я не ханжа, но театр у меня всегда ассоциировался с чем-то прекрасным. После спектакля хотелось чувствовать себя окрыленной, а не оплеванной. А тут такое отвращение, словно я не в зале сидела, а в мусорном баке. Казалось, от меня даже пахнет помойкой. Тане я ничего не стала говорить, тем более, что постановка ей, кажется, понравилась. Но зареклась куда-либо ходить, не ознакомившись с материалом и не изучив отзывы самым тщательным образом.
Полдня я валялась в кровати. Получала ни с чем не сравнимое наслаждение просто от самой мысли, что можно никуда не торопиться. Я одна.
