еще без устали следую следами своих надежд. Несмотря на все случившееся со мной, я живу. Живу, сама не зная зачем…
* * *
Вы скажите Ханчобану —
Не ходить ему в Мугань.
Ведь в крови лежит Мугань…
Унесли потоки Сару,
Черноокую красу…
Февраль 1992 года… Зима в тот год выдалась очень холодной. Наш дом находился на окраине города. Переехали мы туда недавно, часто не было газа или света, и поэтому мы никак не могли согреть необжитый дом. К счастью, наша бабушка эту зиму была с нами. Хотя, на самом деле приезд бабушки из Нахичевани был к несчастью. Ведь бабушка приезжала к нам не на всю зиму. Побыв с нами летом, она собиралась обратно в Нахичевань. Отец наш стал шехидом, и бабушка не хотела оставлять нас одних после его смерти. Но армяне атаковали Карабах все сильнее, и Ходжалы уже несколько месяцев был в блокаде. Поэтому возвращение бабушки к моему дяде превратилось в неразрешимую проблему. Мы жаловались на стужу, а бабушка приводила в пример свою деревню – «Вы холода не видели… Вот в Нахичевани слово скажешь, оно и замерзает в воздухе». Моему брату, шестилетнему Кянану эти слова очень понравились. Он выходил во двор, и вернувшись обиженно бормотал – «Говоришь, бабушка, слово мерзнет в воздухе?» Мы смеялись, а бабушка сердилась, иногда даже как ребенок обижалась на наш смех – «Вот погодите, дороги откроются, уеду, и больше сюда не вернусь. Прав был покойный ваш дед когда говорил – не дай нам Бог зависеть от детей» Мамакое-как успокаивала ее, и она быстро забывала свои обиды. Бабушка была словно живой книгой. Вспоминаю ее, и все хочу говорить о ней без конца.
В те тяжелые, дни мы каждую минуту были готовы бежать, звуки стрельбы все время сопровождали нас. Во дворе у нас было маленькое строение типа полуподвала, которое мы называли первым этажом. Окно этого помещения выходило во двор, и на самом деле мы использовали его как кухню. Бабушка называла его «алдамы». Когда мы прятались там, бабушка и мой маленький брат Кянан были единственными, кто веселил нас. Наверное потому что, бабушка была старой и мудрой, а – брат был ребенком. Именно они помогали нам отдалиться от страха, от понимания того, насколько серьезна была опасность.
После смерти моего отца, ставшего шехидом в бою в первые же дни войны, мама перестала улыбаться. Глазах ее постоянно выражали глубокую скорбь. Она все время сидела скрестив руки, наблюдала за нами. Нам казалось, что она смотрит на нас, всех слушает нас, однако стоило задать ей вопрос, она словно очнувшись ото сна спрашивала:
– Что случилось? Что вы сказали?
Мы все понимали ее состояние, сочувствовали маме – все кроме моего маленького брата, который еще не понимал что такое настоящее сильное чувство.
Отец и мать поженились по большой любви, поэтому разлука с ним была для нее особо тяжелым испытанием. Мама сама была родом из Нахичевани, и вопреки тамошним традициям, и воле родителей вышла замуж за моего отца. Бабушка даже рассказывала, что дед однажды рассердившись
