подстроено, думаю я, – ответил им Гриша, нервно поправляя свой чёрный барберский фартук, – что хуже быть, просто не может. Да вы сами подумайте – её отец, по всей видимости, ставший бродягой, залез именно в мой двор, именно ко мне, хотя она живёт совершенно в другом районе города. Всё так подло и хреново, и одновременно я здесь ни при чём. Как это понять я не разумею.
Клиентов в этот день было мало. После окончания разговора, Григорий придремнул на своём рабочем кресле, и сквозь охватывающий его сон, вдруг чётко услышал: «Усы сделай». Открыв глаза, он был ошеломлён. Перед ним стояла Аня. И да, это было в её репертуаре. Дело в том, что когда Гриша познакомился с ней и её одногруппницей Людой, тогда ещё в июне, он случайно ознакомил их с фотографией своих старых усов, которые носил ещё до курсов Барбера. Пышные, не филированные усища, окантованные лишь сверху и снизу, зиждились над его верхней губой на этой фотографии. Теперь же Гриша носил симпатичную бороду и аккуратно подстриженные усы, которые подравнивал сам, а также просил подравнять Вадима Геннадьевича, в свободное от клиентов время. Но что-то взбрело в эту маленькую голову семнадцатилетней девочки, какая-то весёлая, забавная, и до жути, если разобраться, не смешная шутка, с её уговорами, и постоянным шутливым высказыванием, обращённым к Грише, с просьбой отрастить старые усы.
Гриша обомлел, ведь Аня совсем не была похожа на человека, у которого недавно умер Отец.
– Привет Ань, – сказал он, по привычке хлопнув ей пятюню.
– Усы сделай, – повторилась она опять.
– Может что-то случилось? – спросил он её позже, когда на Насте уже был парикмахерский фартук.
– Случилось… – сказала она, легким движением руки, подав ему расчёску.
Григорий принял её, совсем не понимая, к чему та клонит.
– Зачем мне твоя расчёска? – спросил он, протягивая её обратно.
– Я это к тому, чтобы ты расчесался! – сказала она расстроено, вырвав расчёску из его руки, на что Гриша лишь удивлённо посмотрел по сторонам.
***
Григорий и Аня спокойно сидели в коридоре, возле двери кабинета, в котором лежало тело её отца. Вдруг из-за двери послышалась ругань назревающего скандала. Работники патологоанатомического отделения о чём-то яростно спорили со своим заведующим. Кто-то громко кричал, кто-то нецензурно выражался, что казалось даже мертвец, лежавший поблизости, прикрытый тонкой простынкой должен был услышать их, но нет, так как это уже не человек, точнее лишь то, что от него осталось. Безжизненное тело – пустышка, лишённая своей главной начинки, делающей из неё человека – души, той самой жизненной силы, которой и дышит всякое живое существо.
– Знаешь Ань, мне жаль что так случилось, – наконец прекратив молчание, обратился Гриша к спящей на его плече Анюте, на что та лишь что-то буркнула себе под нос, и потянувшись вновь принялась дремать.
Спустя около получаса, их наконец пригласили. Гриша с Аней вошли в мрачную, холодную комнату с хирургическим столом, на котором лежало тело, прикрытое белоснежной
