почему именно этот набор арт-объектов использован.
Юлия Идлис, поэт и сценарист, проведшая вместе с Носиком и его семьёй несколько зим в Гоа, отзывается об этом блестящем разборе эмоционально:
Я другого такого человека не знаю, который в столь разных областях может так глубоко анализировать. Ни у кого другого мозгов на это не хватит. Это был его дар.
Дар, который при этом был поставлен на службу главному носиковскому таланту: сводить людей и выстраивать между ними продуктивные связи.
Антон был абсолютный matchmaker, – объясняет Марина Пустильник, работавшая с ним двадцать лет. – Он был невероятным сватом. Придумать идею, найти под неё инвестора, зажечь его, зажечь всех и по-быстрому свалить – в этом был весь Антон.
Носик любил подчёркивать, что лишён каких бы то ни было музыкальных способностей, – но при этом разбирался в музыке так, что и записные меломаны проникались к нему доверием. Об этом вспоминает юрист, писатель и продюсер Павел Сурков, некогда – постоянный автор «Zvuki.Ru»:
Мы познакомились 12 июля 1999 года, в самом чумовом месте журфака МГУ, в курилке, в длинном аппендиксе, где по стене стояла деревянная лавка. Мне в тот день Андрей Рихтер и коллеги подарили «Детский альбом» Курёхина, с ним я и отправился в курилку, куда меня позвал Андрей. «Познакомлю с Носиком», – сказал он. <…>
Мы говорили о каких-то вещах, связанных с правовым регулированием Интернета, но Антон не спускал глаз с пластинки, которую я держал в руках. Он не выдержал первым.
– Это что, Курёхин? Можно взглянуть?
Я протянул пластинку – и началось. Никакого разговора об Интернете не стало и в помине – мы стали говорить о музыке, о БГ, о «Поп-механике», о «Господине оформителе» и ещё бог ведает, о чём. А для меня сработал важный маркер – раз чувак может вот так экспертно рассуждать о музыке, значит, он – свой, правильный чувак.
Как ему это удавалось?
Помимо привычной с детства художественной среды, вспомним неумение остановить ведущуюся с невероятной интенсивностью интеллектуальную деятельность, и сопоставим с пушкинским определением вдохновения: «расположение души к живейшему принятию впечатлений и соображению понятий, следственно и объяснению оных»[42]. Можно сказать, что Антон Носик жил в состоянии постоянного вдохновения.
Он был очень талантливый человек, может быть, даже слишком. Его было даже слишком много, он зачем-то себя в том числе саморазрушал. Говорят, так бывает, когда человек чувствует, что его слишком много, – и гасит себя. Для себя я это так объясняю, – размышляет Марина Пустильник.
Итак, повторим ещё раз, уже настойчивее: почему этот дар, эти распиравшие и видимые невооружённым глазом таланты не нашли реализации в том, что принято называть художественным творчеством?
Впрочем, категорично утверждать «не нашли» не совсем справедливо. Антон с детских лет всё время что-то писал. Пепперштейн вспоминает
«Отрывки из писем, мысли и замечания» (1827).
