оскорблю своей судьбыСлезой поспешной и напрасной,
Но вот о чем я сокрушаюсь иногда:
Ведь что мы сами, господа,
В сравненье с дамой той прекрасной,
И наша жизнь, и наши дамы, господа?
Еще покуда в честь нее
Высокий хор поет хвалебно,
И музыканты все в парадных пиджаках.
Но с каждой нотой, боже мой,
Иная музыка целебна.
И дирижер ломает палочку в руках.
Не оскорблю своей судьбы
Слезой поспешной и напрасной,
Но вот о чем я сокрушаюсь иногда:
Ведь что мы сами, господа,
В сравненье с дамой той прекрасной,
И наша жизнь, и наши дамы, господа?
Про музыку
Пришла пора мне жизни круг
Вписать в симфонию.
О том, что музыка – мой друг,
Хочу напомнить я.
На свет явилась, не спеша,
Не в темпе престо.
Зато мажорная душа
Была и есть я.
Оркестр в детстве мне играл
Галопы, вальсы,
Но оборвался тот финал
Под грохот свастик.
Вторая часть, звучит она
Почти в аллегро.
Здесь боль слышна и кровь видна
Широким спектром.
Я школу сталинских времен
Запомню в марше.
Как заглушить старался он
Всю подлость старших!
В наш мир проникнуть не могли
Ни джаз, ни блюзы.
А «формалисты»-
Их «ушли»
Прочь из Союза!
Меня навеки покорил
Тогда Бетховен.
О, сколько ярости и сил!
Как он огромен!
Хотелось жить, страдать, любить,
Петь в полный голос
И беспощадно перебить
Забывших совесть!
Кончается вторая часть
В спокойном духе.
В любви, да и в работе страсть
Чуть слышит ухо.
По музыкальности своей
И по накалу
Часть третья – лучшая в моей
Симфонии стала.
В ней ритмы, тембры и тона
Всех стран и наций,
В ней музыка вовсю слышна
И шум оваций.
От опер до ритмичных пьес
В попсовом стиле.
Мир звуков, светлый мир чудес
Мне вновь открылись.
В ней полон нежности Шопен,
Ван Клиберн в блеске,
Чайковский – мастер русских сцен,
Щедрин – советских.
Верхом, в галопе я несусь,
В семье – квартеты,
Аккордно – на работе бьюсь,
В любви – дуэты,
Сонаты – пробую учить,
Вяжу – в адажио,
А в филармонию ходить
Устала даже.
Финал – на дальнем рубеже.
Но уж немало,
Что тему выбрала уже
Я для финала.
Когда придется умирать
Не в миг, а долго,
Я попрошу друзей мне снять
Пластинку
