меня, пожалуйста, – говорит мама, и я слышу ее решительное желание быть мне опорой, но она плачет. Они сейчас в Торонто, в гостях у сестры Эми, но уже скоро мы встретимся. Я увижу отца в больнице за минуту до начала операции, он широкой походкой зайдет ко мне в палату. Он возьмет меня за руку одной рукой, а другой погладит по голове. Мой отец, неуязвимый великан, который ни разу не расплачется из-за моего диагноза. Много чести – позволить болезни испортить жизнь его дочери и загубить ее будущее.
Я звоню сестрам, и они покорно садятся, чтобы выслушать новости. От избытка нахлынувших чувств мы путаемся в словах. Потом я набираю номер подруги. Кэтрин сидит на трибуне и смотрит игру команды «Вандербильт». Через мгновение она запрыгнет в машину и, сначала покричав в лобовое стекло, преодолеет целый штат, чтобы оказаться рядом со мной в больнице. Когда я проснусь после операции, она будет рядом со мной, но мой затуманенный мозг не вспомнит, что я и не просила ее приезжать. Она просто знала, что нужна мне. Кэтрин будет спать на больничном стуле рядом со мной, притворившись, что ей удобно, и по-деловому решит все вопросы с медсестрой, которая все время отказывается приносить мне ледяную крошку.
Но пока я все еще сижу перед операцией в палате больницы Университета Дюка, уставившись на руки, лежащие на коленях. Рядом со мной на кровати аккуратно сложенный больничный халат синего цвета, а звуки больничной аппаратуры напоминают трескотню сверчков, заполонивших всю комнату. Впервые после того, как мне поставили диагноз несколько часов назад, я осталась одна, и события продолжают разворачиваться с неумолимой скоростью. Тобан помчался домой, чтобы рассказать нашей няне обо всем, что происходит. Вся моя семья еще в пути, и мне ничего не остается, как сидеть, уставившись на свое любимое белое платье с оборками и цветами. Я люблю это платье. Я не могу его снять. Я в нем хожу преподавать.
Приезжают мои друзья Джонатан и Бет. Джонатан врывается в палату и стискивает меня в крепких объятиях. Оба плюхаются на больничную койку, глядя на меня с состраданием и ужасом.
– Я попрошу вас сжечь вот это, – наконец говорю я, раздраженно указывая на платье. – Я больше не могу на него смотреть. Та жизнь окончена. – Я пытаюсь балансировать между истерикой и юмором. – Меня можно назвать самой счастливой девушкой на планете…
Я пытаюсь натужно изображать оптимизм, но вспоминаю о Заке. Слова превращаются в горькие всхлипывания. Рыдания скручивают меня пополам. Я крепко зажмуриваю заплаканные глаза и пытаюсь отрезать себя от мира.
– Я просто не знаю, – продолжаю я. – Я просто не знаю, что мне делать.
– Умереть, – тихо произносит Бет.
Я не знаю, был ли это вопрос или констатация факта, но я перестаю плакать. Ее cлова – отвесная скала, и я, стоя на вершине, смотрю вниз. Джонатан пытается приободрить меня, заполнить пустоту и воссоздать мир, каким он был раньше, но я не могу думать ни о чем, кроме как о том единственном слове, которое произнесла Бет. Умереть. Это невозможно. Это невозможная мысль. Я думала, что
