супругами.
В этом доме любили кружевные салфеточки и кружевные занавески. Портьеры из синтетического бархата, солидная, хотя и не новая мебель, потертые ковры на терракотовых плитках пола. На стенах висели репродукции «Тайной вечери», «Крещение Христа» и «Мадонны Литты», а также многочисленные семейные фотографии в рамках. Повсюду были расставлены вазы с цветами, в каждом букете белела карточка. От удушливого аромата фрезий и жонкилей у Кармайна закружилась голова. Откуда они у флористов в такое время года? В центре каминной полки, перед портретом Мерседес в серебряной рамке, горела свеча в красном стеклянном подсвечнике-бокале.
Входя в дом людей, понесших тяжелую утрату, Кармайн обычно старался представить себе, как они выглядели до трагедии. Но здесь все присутствующие были на редкость хороши собой, у всех кожа имела оттенок кофе с молоком. Немного негритянской крови, немного крови карибских индейцев, но главная – испанская. Родителям было лет под сорок, но сейчас они выглядели пятидесятилетними и сидели, как две тряпичные куклы, погрузившись в призрачный мир своих страшных дум. Кармайна они будто не видели.
– Ты Луис? – обратился он к мальчику с опухшими, красными от слез глазами.
– Да.
– Сколько тебе лет?
– Четырнадцать.
– А твоим сестрам? Им сколько?
– Марии двенадцать, Долорес десять, Терезе восемь.
– А младшему брату?
– Франсиско три.
На глаза Луиса снова навернулись слезы – тоскливые, безнадежные. На миг его сестры оторвались от насквозь промокших платков, и Кармайн увидел их глаза – в них было столько молчаливого страдания, что ему стало не по себе. Он понял, что они знают все.
– Луис, ты не мог бы увести сестер на кухню, а потом вернуться на минуту?
Отец семейства наконец-то взглянул на гостя.
– Мистер Альварес, может быть, отложим разговор еще на несколько дней? – мягко спросил Кармайн.
– Нет, – прошептал Хосе Альварес, глаза которого были сухими. – Мы выдержим.
– Вы – может быть, а я? – Луис вернулся, успев утереть слезы.
– Луис, вопросы будут все теми же. Я понимаю, вам задавали их много раз, но память иногда скрывает от нас детали, а затем вдруг выдает их без какой-либо причины, поэтому нам и приходится снова и снова спрашивать об одном и том же. Насколько мне известно, вы с Мерседес учились в разных школах, но мне говорили, что вы были друзьями. На таких миловидных девушек, как Мерседес, многие обращают внимание, это естественно. Она никогда не рассказывала, что с ней пытаются познакомиться? Следят за ней? Наблюдают из автомобиля или, может быть, с противоположной стороны улицы?
– Честное слово, лейтенант, никогда. Многие мальчишки при виде ее присвистывали, но она на них и не глядела.
– А когда она работала в больнице прошлым летом?
– Она рассказывала мне только о пациентках и о том, как добры к ней сестры.
