на скрип двери.
Канарис и Вейцель застыли в позе «смирно», не решаясь оторвать руководителей «третьей империи» от занятия, которым они были так поглощены.
– Смотрите, Герман, – говорил Гитлер, указывая на отчеркнутую им жирную красную линию, – здесь, на границе Урала, только здесь я остановлю победный марш моих войск. Здесь будут наши военные колонии…
В этот момент в кабинете появился Борман, который запросто подошел к Гитлеру и шепнул ему о приходе Канариса и Вейцеля.
Гитлер и Геринг обернулись к ним. Гитлер с интересом взглянул на Вейцеля и спросил:
– Вы давно из Москвы, полковник? Что там нового? Как чувствуют себя русские большевики? Все еще собираются строить коммунизм?
И он отрывисто, чуть повизгивая, захохотал, закидывая назад сплющенную книзу голову с неизменным клоком волос, как бы приклеенным ко лбу, выпученными глазами и маленькими усиками.
Рядом со слонообразным, оплывшим Герингом низкорослый, тощий фюрер выглядел особенно нелепо.
Господин Вейцель довольно складно ответил на вопрос фюрера, что в Москве, судя по всему, нет ничего нового, большевики действительно продолжают упорствовать со строительством коммунизма и особо заметных военных приготовлений нет.
Тут Гитлер пригласил Канариса и Вейцеля сесть за стол и стал задавать Вейцелю вопрос за вопросом.
Отвечая на эти вопросы, Вейцель рассказал, что в России отличные виды на урожай, продовольствия сколько угодно, население питается хорошо, данных о срочных мобилизациях нет.
Каждый из этих ответов заметно радовал фюрера, и Вейцель из этого понял, что война предрешена.
В конце разговора, который шел вполне мирно и даже весело, фюрер внезапно вскочил с кресла (все сразу встали) и начал кричать, что он верен «своей исторической миссии» и докажет всему миру, что уничтожит коммунизм дотла.
– Я превращу Ленинград в пепел, – кричал он, ударяя кулаком по столу, – а Москву в груду развалин!.. Я покажу всем этим либеральным европейским болтунам и социалистическим собакам, что такое нацистский кулак!.. Они боятся России, как огня, а я сокрушу ее в три месяца!..
Он долго еще кричал, сыпля ругательства и проклятия, сменявшиеся хвастливыми угрозами и клятвами, бросая на пол карандаши, ручки, весь сотрясаясь от судорожных конвульсий. Невозможно было понять, почему так внезапно и сразу наступил этот почти эпилептический припадок, почему он начал так бесноваться, орать и дергаться.
Вейцель, еще никогда не видевший Гитлера в таком состоянии, оцепенел от ужаса: кто знает, что может выкинуть этот фюрер, который явно ненормален? Что можно ждать от сумасшедшего?
Геринг стоял с равнодушным и даже немного скучающим лицом – он давно привык к подобным выходкам Гитлера и в глубине души считал его абсолютно дегенератом, который невесть почему стал фюрером, хотя, по справедливости, фюрером Германии должен был стать как раз он, Герман-Вильгельм Геринг, настоящий немец,
