времени. Она не обязана тут же ему поверить. Она ничего о нём не знает.
Наконец Кара спросила:
– Ты не останешься в Капитолии со мной? – её голос дрогнул. – Мы могли бы… быть вместе?
Он замер:
– А ты… хочешь этого? Хочешь… семью?
Она смотрела в сторону и было не разглядеть, что за выражение у Кары на лице, но в голосе звучали слёзы:
– Я ведь правильно поняла: ты был в склепе у горы? Должно быть, искал выживших? Ты видел, во что превратилось старое убежище. Так что я не очень-то в них верю теперь, в убежища, – она будто подыскивала слова. – Я не знаю, каково это – быть в безопасности. После смерти матери старшие братья будили меня, только чтобы показать народу – вот она, будущая Матерь – и позабавиться за мой счёт. Дед-отец не спешил меня делать Матерью, ему хватало волчат, а делиться хоть крохой власти он не желал. Или будто ждал чего-то… Семь с лишним десятков лет – из них едва ли месяц я провела вне холодильника. А это вовсе не старые камеры из убежищ, в холодильнике не снятся сны, но время – ощущается. Одинокие годы тьмы и холода. Но и до того… до смерти Матери-Волчицы я людей почти и не видела, – горечь в её голосе была такой явной, что у Алонсо сжалось сердце. – Никого не встречала дважды, кроме деда-отца и братьев, остальные были не люди – статисты; я просыпалась – и статисты всегда были новыми. Когда мне хотелось, я съедала кого-нибудь из них, сначала не понимая, что они настоящие, живые, а потом наплевав на это. Ведь они никогда не были такими, как я.
Что-то было в её рассказе… будто щелчок. Но она продолжала говорить, и Алонсо упустил это.
– Они и правда были другими, – заключила Кара без какой-либо гордости. – Жители низин, они казались муравьями. Мы владели горным хребтом, недрами под ним и воздушным пространством над ним. Наши подвесные сады поднимались уступами к вершинам, а заводы вгрызались в землю. Так про нас говорили. Правда, когда я проснулась в предпоследний раз, вокруг вместо садов были огонь, крики и толпы странных людей, и мы мчались мимо всего этого, деда-отца с нами не было, а из братьев – только трое самых младших. И ещё с нами были несколько слуг. И я спросила у братьев, что происходит. Они были слишком злы, чтобы отвечать, вместо этого сорвались на мне, как обычно, избив и изнасиловав. Я помню их семя… – она вздрогнула. – Дефектное. Бесполезное. Моё тело его даже не принимало… Но я почувствовала: дед-отец мёртв. Что-то сказало мне это, инстинкт, ощущение… Если бы они не были такими… такими дефектными, мои братья, я бы уже тогда понесла от них. Именно этого они и пытались добиться, я до сих пор так думаю.
Она помолчала и решительно добавила:
– Ты не удивишься теперь, узнав, что я постаралась испортить саркофаг одного из братьев, когда проснулась? Остальные и так были мертвы, а он должен был вот-вот очнуться. Я залезла в управление и… что-то сделала. Мне повезло, что мой процесс пробуждения занял немного меньше времени, и я очнулась раньше. Что с ним там стало?
– Он
