style="font-size:15px;"> «Здесь я ступил на берег 30 сентября 1659 года».
Теперь он каждый день делал топором зарубки на широкой грани столба. Шесть коротких и одну подлиннее, обозначающую воскресенье. Зарубки, отделявшие первое число каждого месяца, делались еще длиннее.
Так началась его долгая жизнь на необитаемом острове. Если бы не беседы с самим собой, то можно было сказать, что жизнь Робинзона протекала в полном безмолвии.
Итак, первым делом надо было все‑таки выстроить более или менее удобный и, главное, безопасный дом. Предприняв путешествие по окрестностям, Робинзон наконец нашел вполне подходящее место для устройства жилища. Это была небольшая ровная площадка на склоне высокого холма. Выше холм поднимался отвесной стеной, оберегавшей будущее жилище от нападения сверху. Ниже площадки склон шел неправильными уступами, переходя в низину у берега моря. Робинзон измерил площадку шагами – она оказалась около ста метров в ширину и метров двести в длину.
Первым делом Робинзон прочертил по краю площадки большой полукруг, намечая границы будущей ограды. Затем он принялся вырубать и затачивать колья, заколачивая их глубоко в землю по всему полукругу в два ряда. В узкое пространство между рядами заостренных кольев он насыпал и плотно утрамбовывал обрубки корабельного каната. Получился отличный крепкий частокол.
Изнутри Робинзон укрепил свою ограду подпорками из достаточно толстых бревен. Ни ворот, ни калитки делать он не стал, а соорудил приставную лестницу, которую каждый раз, войдя в свое убежище, убирал.
Не один день ушел на сооружение частокола. Внутри Робинзон поставил палатку, куда с неимоверным трудом и перетащил все свое добро. Палатка упиралась в вертикальный склон горы, где была довольно глубокая впадина. Робинзон решил ее расширить и устроить настоящую пещеру, которая служила бы погребом. Вырытую землю и камни он насыпал в мешки и стаскивал к ограде, насыпая из них ров и, таким образом, укрепляя частокол.
На второй день работы вдруг разразилась гроза. Громыхал гром, сверкали молнии, которые, казалось, готовы были пронизать полотно палатки. С каждой вспышкой молнии она превращалась в тревожно мерцающий розовый купол. Казалось, что это не треск электрического разряда, а трещит, разрываясь, брезент над головой.
– Мой порох! – воскликнул Робинзон.
Он вовсе не боялся, что порох намокнет. Его напугали молнии. Стоило любой из огненных стрел угодить в один из бочонков, и от всего запаса, да что говорить! – от всей крепости и его самого ничего бы не осталось.
Как только гроза утихла, Робинзон принялся шить из обрезков паруса небольшие мешочки и пересыпать в них порох. Теперь, разделенный примерно на сто частей и укрытый в разных местах, порох не мог вспыхнуть весь разом. На эту работу у Робинзона ушло целых две недели.
Дни идут ровной чередой. Я уже начинаю терять счет времени. Так нельзя. У меня есть теперь бумага, перо
