ты лучше справлялась со своим гневом. Справлялась с ним так, чтобы себе не вредить. Как тебе такой план?
– Херня все это дурацкая, – бормочет она.
– Что именно?
– Все. И он, и вот это. Что я здесь.
– Лэйси, что дурацкого в том, что ты здесь?
– Потому что мне пришлось!
Девочка уже кричит. Я спокойно откидываюсь на спинку кресла и переплетаю пальцы. Пусть выкричится.
– Да, я злюсь, – произносит она. – И что теперь? Папа от меня на хер ушел. Он меня бросил. Вы хоть понимаете, что это такое? Знаете, каково это – без отца жить? Когда в школе все на тебя таращатся? И за спиной еще шушукаются!
– Так получилось, что знаю, – отвечаю я. – Знаю, каково это. Приятного тут мало.
Лэйси умолкает, сложенные на коленях руки дрожат, подушечки большого и указательного пальцев теребят крестик на браслете. Вверх-вниз, вверх-вниз.
– От вас тоже отец ушел?
– Вроде того.
– Сколько вам было лет?
– Двенадцать, – отвечаю я.
Она кивает.
– А мне – пятнадцать.
– Пятнадцать было моему брату.
– То есть вы понимаете?
Теперь я киваю и улыбаюсь. Установить доверие – это самое сложное.
– Понимаю, – отвечаю я и снова подаюсь вперед, сокращая между нами дистанцию. Лэйси наконец поворачивается ко мне, впивается в меня полным слез, умоляющим взглядом. – Еще как понимаю…
Глава 2
В нашей профессии все основано на клише. И неспроста.
Дело в том, что они справедливы.
Когда пятнадцатилетняя девочка тянется бритвой к собственной коже, дело, вероятно, в том, что она чувствует себя неполноценной, и физическая боль ей нужна, чтобы унять резь от жгущих ее изнутри эмоций. За восемнадцатилетним парнем, в гневе не способным себя контролировать, наверняка кроется спор об опеке между родителями, чувство покинутости, необходимость самоутвердиться. От двадцатилетней третьекурсницы, которая имеет привычку в пьяном виде лезть в койку к любому, кто готов потратить ради нее пару долларов на водку с тоником, а потом рыдает по утрам, прямо-таки несет низкой самооценкой и потребностью во внимании, за которое дома ей приходилось сражаться; внутренним конфликтом между тем, какова она есть, и тем, чего, по ее мнению, от нее ждут окружающие.
Отец не любил. Синдром единственного ребенка. Дитя развода.
Все это клише, и каждое справедливо. Я имею полное право так говорить, потому что я и сама – клише.
На экране моих «умных» часов мигает хронометраж записи сегодняшней сессии: 1:01:52. Жму «Отправить на смартфон» и наблюдаю, как маленький таймер из серого делается зеленым, пока файл перекачивается на телефон, одновременно синхронизируясь с ноутбуком. Технология. Из детства мне помнится, как каждый из докторов брал в руки мою историю болезни и принимался ее листать, пока я сидела на похожих одна на другую истертых кушетках и разглядывала картотеки,
