де Сен-Венсана, рукопись могла быть найдена, конечно, на месте прежнего Иерусалимского Храма, в ограде которого и определялось местопребывание первых тамплиеров, хотя добавим, что орден в ту пору начинал заниматься церковной археологией по всей территории Иерусалимского королевства и Ближнего Востока. Тут становятся понятными и выпады разжалованного полковника против средневекового Ордена Храма и, дескать, справедливо сожженных на костре рыцарей во главе с великим магистром, где явно таился намек на современных тамплиеров. Дело в том, что Суверенный Военный Орден Иерусалимского Храма был возрожден Наполеоном Бонапартом, а Жану-Батисту де Сен-Венсану хотелось поскорее вернуться на родину. К тому же, как нам представляется, ему приходилось скрывать тайну участия в оном ордене своего покровителя маршала Сульта, для чего и стоило публично от него отречься. Стало быть, железная логика.
Далее. После приобретения новый владелец рукописи имел неосторожность показать ее одному из комиссаров, сопровождавших войска и занимавшихся розыском и вывозом произведений искусства в революционный Париж. Он с удовольствием купил у еврейского торговца манускрипт Ламуила, к тому же, связанный с именем последнего магистра Ордена Храма Якова де Моле и гонителем тамплиеров Филиппом Красивым, и отправил его в Париж вместе с Венерой Медичи, Лаокооном, «Преображением» Рафаэля Санти и др. ценностями и раритетами. Далее в своих подробных рассуждениях о варварстве якобинцев, опустошающих музеи и хранилища произведений искусств с тем, чтобы сосредоточить их в столице революционного террора, а также о достоинстве и божественной вдохновенности Ламуила Жан-Батист Бори де Сен-Венсан как бы упускает главный вопрос: каким образом этот артефакт попал, собственно, в его руки. Ответа, разумеется, на него мы не находим то ли из-за сугубой скромности переводчика Ламуила, то ли из-за того, что сие как-то мало беспокоило завзятого исследователя, испробовавшего себя уже и в области библеистики. И здесь мы снова узнаем авантюриста, гасконца и земляка капитана мушкетеров д’Артаньяна. Следовательно, из первого вопроса возникает второй: а вышеназванным комиссаром по скупке ценностей не являлся ли сам будущий наполеоновский полковник и выдающийся натуралист, ничтоже сумняшеся порой встревавший в довольно сомнительные предприятия. Однако зачастую получается, что подобные затеи как раз и двигают науку. Разумеется, наше предположение останется только предположением.
С другой стороны, можно было бы предположить, что сам по себе Ламуил есть мистификация Жана-Батиста Бори де Сен-Венсана времен проскрипции, но наш натуралист являлся слишком серьезным для подобного рода литературных затей, коими занимаются не вполне состоявшиеся писатели и филологи, поэтому данная версия сразу же и отметается.
К тому же, сам французский текст выглядит как перевод, лишний раз подтверждая существование иноязычного оригинала. Но восстановим дальнейшую судьбу манускрипта в соответствии с витиеватыми данными, рассеянными
