вот и отлично, не надо ничего уточнять. Если Катька уже побывала на всех остальных улицах и это были не Третьи, то, надо полагать, они как раз на Третьей».
Чтобы не потерять лица при девчонке, он назидательно, тоном заправского краеведа сообщил, что, по всему видать, это и есть бывшая Третья улица Красной Сосны, упраздненная, надо полагать, за ненадобностью, ибо ни дворов, ни жителей на ней не осталось.
Терпеливо выслушав его треп, Сергеевна заметила:
– А вон дом стоит.
– Ради одного дома огород городить?
– То-то я смотрю. Тогда получается, что мы на ней и стоим, на Третьей.
– Так и есть.
– А там что? – Сергеевна с интересом посмотрела на собачью обитель, потом отправилась было поближе, но Акимов ее остановил:
– Погоди, там целая стая.
– Я не боюсь, – заверила она, вытаскивая из своего портфеля сверток в промасленной бумаге. В нем оказалось несколько бутербродов с маргарином. Катя бестрепетно залезла в кусты, где возилось собачье семейство. Заросли были густыми, ничего не было видно, были лишь слышны повизгивания, тявканье и шелест бумаги.
– Вроде бы понятно, – констатировала Сергеевна, выходя из кустов и вытирая платком руки. Достав блокнот, она осмотрелась, начертила схему и нанесла какие-то крестики-нолики, – а это вот не Введенской дом?
– Ее.
– Так вот почему вы тут прячетесь. Лично я – всё, а вы, Сергей Павлович, остаетесь?
– Нет, нечего мне тут делать, – решительно заявил он. – А позволь узнать, Сергеевна, чего это ты тут делала? – как бы мимоходом спросил Акимов. – Чертила карту острова сокровищ?
– Что-то наподобие того, – улыбнулась девушка, – просто проверяла одну версию…
– Что за версия?
– Да я пока толком и сказать-то не смогу, – уклончиво ответила она, – а знаете, что я сегодня видела?
«Жучка аль ероплан?» – чуть не брякнул Сергей, уж так сияли и горели воодушевлением ее чистые глазенки.
– Видите ли, сегодня товарищ Остапчук одного деда выловил, любопытный такой дед, скрюченный, здоровенный, один глаз заплыл, бородища – во! А разговаривает – ну просто Лука, человечный старик.
– Это кто еще? – не сразу уловил Акимов.
– Горький, «На дне», – охотно пояснила Сергеевна. – Ходил там такой шарлатан гуманности, лукавый успокоитель страждущих. Не это важно. У него вообще-то сто первый километр, прописка в Александрове, а он тут ошивается, да еще по несколько дней.
Акимов насторожился. Черепушки непонятные – это не факт, а вот нарушение режима – уже что-то – статья и палочка в отчетности:
– У кого?
– То-то и оно, что у Введенской.
– С чего вдруг? Родичи?
– Он утверждает, что отец.
– А по документам?
– И по документам: Лука Ильич Введенский, одна тысяча восемьсот
