отказался.
Когда Мартес наконец ушел, он сказал:
– Я заказал для вас машину до Мадрида.
– Благодарю вас, отец. Местный поезд просто ужасный.
– Это вовсе не ужасный поезд. А наоборот, весьма полезный для фермеров и крестьян. Так они отвозят свою продукцию на рынки Мадрида. Хотя, конечно, он тащится как черепаха и вечно опаздывает. И все же машина, хотя и не «испано-сюиза», есть машина.
– Вы абсолютно правы, отец, – ответил я. – Я опять вел себя бестактно.
– Не больше, чем обычно, отец Десмонд. И даже меньше, чем обычно. По правде говоря, хотя ты и далек от совершенства, но уже на пути к исправлению. Мне пришлось здорово с тобой повозиться, а потому в награду за мои мучения, – он пристально посмотрел на меня, – я хочу, чтобы ты завоевал Золотой потир для нашей семинарии. По существу, это пустая безделушка, ничего не стоящий трофей, но тем не менее он поможет повысить престиж, даже не твой, что в общем не так уж и важно, а нашей семинарии. – Он встал и направился к скамеечке для молитвы; я пошел следом. – Я собираюсь оказать тебе особую милость. Преклони колена, возьми эту священную реликвию и помолись за успех наших начинаний.
Я встал на колени и, уверяю тебя, с глубочайшим почтением взял чудесную длань, такую гладкую, с такой мягкой кожей, что казалось, будто она живая. Я нежно сжал ее, и мне почудилось, что пальцы ответили нежным трепетным пожатием; они прикоснулись ко мне, словно не желая отпускать и тем самым нарушать тот контакт с жизнью, которая некогда билась в этой руке и теперь вспоминалась с тихой радостью. И вот так, сжимая священную реликвию, я истово молился, причем не за свой немедленный успех, но за хорошую жизнь и счастливую смерть.
– Ну? – поинтересовался отец Хакетт, когда я встал с колен.
– Произошло чудо. Я почувствовал в этих пальцах благодать Божью. Я словно прикоснулся к Небесам.
– Скажи это своему другу-доктору, который твердит о разлагающейся плоти и гниющих костях. А теперь пошли, тебе пора ехать.
Во дворе нас уже ждал автомобиль, маленький, но вполне надежный, а возле него рядом с вещами – моим чемоданом и его матерчатой дорожной сумкой – стоял отец Петитт. Мы уже сидели в машине – вещи сложены в багажнике – и вот-вот должны были тронуться с места, когда я увидел, что отец Хакетт, глядя нам вслед, размашистым движением руки осенил нас крестным знаменем. Поначалу я ненавидел этого истово преданного своему делу человека. Теперь же, несмотря на то что он не допускал ни малейших проявлений нежной привязанности, искренне преклонялся перед ним.
Примерно через час мы оказались в Мадриде, а оттуда сразу же направились в Рим. Всю дорогу отец Петитт демонстрировал почти материнскую заботу обо мне: требовал тишины и не давал открывать окно, чтобы, Боже упаси, меня не продуло на сквозняке, словно я был только что вылупившимся цыпленком. Однако на вокзале в Риме его уверенность мгновенно улетучилась, и он с облегчением позволил мне нанять носильщика, который дотащил наш
