style="font-size:15px;"> После неловкого молчания последовал вопрос:
– Вы будете петь на итальянском?
– Нет. – Десмонд позволил себе на секунду задержать взгляд на кардинале. – Я буду петь на немецком языке. Как было в оригинале.
И снова среди судей воцарилось молчание. Наконец президент Итальянского общества любителей музыки произнес:
– Это, конечно, будет для нас большим подарком… но вы, думаю, отдаете себе отчет обо всех трудностях… рисках…
Но в разговор совершенно неожиданно вмешался кардинал:
– Если сей блестящий молодой священник желает исполнить такую великолепную песню, мы не можем ему запретить. Если он не боится, то и я тоже.
Итак, когда под сдержанные аплодисменты отзвучали последние ноты Вивальди, вперед вышел президент Общества любителей музыки и объявил песни, которые выбрали для исполнения конкурсанты. Послушник из Абруцци должен был выступать первым.
И уже через минуту сладкая мелодия «O sole mio» коснулась слуха восторженных итальянских слушателей, хорошо знакомых с песней, широко растиражированной и исполняемой бесчисленным числом посредственных теноров по всей стране. Зрители на галерке прямо-таки обезумели и даже начали подпевать. Увы, худшее было впереди, поскольку маленький послушник из Абруцци, воодушевленный таким массовым проявлением восторга, в предвкушении триумфа понял правую руку и начал дирижировать воющей толпой. Когда он закончил, на него обрушился шквал аплодисментов. И вот раскрасневшийся, с довольной улыбкой на губах, певец торжествующе вернулся на свое место.
Теперь настала очередь Десмонда выступать перед беспокойной, взволнованной, возбужденной галеркой. Он прошел вперед и, сделав знак аккомпаниатору, окинул безмятежным взглядом впившихся в него глазами маркизу и отца Петитта. Наконец шум в зале стих. И Десмонд запел.
Как только вступительные такты этой величественной мелодии взмыли ввысь и зазвучала крайне сложная для исполнения песня мейстерзингера, слушатели словно впали в какое-то непонятное, похожее на транс, оцепенение: звуки музыки будто возвышали и облагораживали их. Да и сам Десмонд, казалось, утонул в музыке Вагнера, высокие порывы которой передавались исполнителю. Он уже был не преподобным Десмондом, а Вальтером, жаждущим признания своего исключительного голоса и стремящимся быть причисленным к элите – к бессмертным. И он, ликуя, выложился весь, без остатка, в этой смелой попытке.
Когда он закончил петь и остался стоять – опустошенный, – подняв глаза к небесам и полностью забыв о том, где находится, в зале воцарилась мертвая тишина. Но потом раздался рев, способный, казалось, снести крышу концертного зала – это в едином порыве вскочившие с мест обезумевшие слушатели стоя приветствовали победителя.
А овация, подобной которой еще не было в истории Итальянского общества любителей музыки, все продолжалась и продолжалась. Она
