мячик через сеть, которой надо было бы ловить рыбу, – ведь миллионы голодают, мечтая о кусочке селедки.
– Джоан – чемпионка по теннису, – пояснила Алиса.
Миссис Шварцен была рослая женщина с большими руками и ногами и квадратными костлявыми плечами. У нее было миловидное личико восемнадцатилетней и тридцатипятилетняя шея, вся в жилах и сухожилиях. Густой рубиновый загар, отливавший синевой, смягчал разительностью контрасты между лицом и шеей.
– Как жалко, что мы не сразу поедем в публичный дом, – сказала она. – Я их обожаю.
Она повернулась к Тоду и захлопала ресницами:
– А вы, мистер Хекет?
– Ты права, душечка, – ответила за него Алиса. – Ничто так не взбадривает мужчину, как веселый дом. Клин клином вышибают.
– Как ты смеешь меня оскорблять!
Она встала и взяла Тода под руку.
– Сопровождайте меня вон туда. – Она показала на группу мужчин, среди которых стоял Клод.
– Проводите ее, ради бога, – сказала Алиса, – она думает, что они рассказывают сальные анекдоты.
Таща Тода за собой, миссис Шварцен врезалась в кружок.
– Похабничаете? – спросила она. – Обожаю похабные разговоры.
Все вежливо засмеялись.
– Нет, мы о делах, – сказал кто-то.
– Не верю. Будто не слышно по вашим гнусным голосам. Ну же, скажите что-нибудь непристойное.
На этот раз никто не засмеялся.
Тод попробовал высвободить руку, но она держала цепко. Наступило неловкое молчание; потом тот, кого она перебила, попытался начать сначала.
– Кинематограф страдает от излишней робости, – сказал он. – Таким людям, как Кумбс, нельзя спускать.
– Совершенно верно, – поддержал другой. – Приезжает такой вот, деньги гребет лопатой, все время ворчит, как тут паршиво, потом работу запорет и возвращается на Восток рассказывать анекдоты про постановщиков, которых в глаза не видел.
– Боже мой, – сказала миссис Шварцен Тоду громким театральным шепотом, – они и вправду о делах.
– Пойдемте поищем, кто разносит виски, – предложил Тод.
– Нет. Проводите меня в сад. Вы видели, что лежит в бассейне? – Она потащила его за собой.
В саду было душно от аромата мимозы и жимолости. Из прорехи в синем саржевом небе высовывался зернистый месяц, похожий на огромную костяную пуговицу. Дорожка, вымощенная плитняком и зажатая двумя рядами олеандров, привела к бассейну. На дне у глубокого конца он увидел какой-то массивный черный предмет.
– Что это? – спросил он.
Она нажала ногой выключатель, скрытый в корнях кустарника, и ряд придонных фонарей осветил зеленую воду. Предмет оказался дохлой лошадью, вернее – ее реалистическим, в натуральную величину, изображением. Над чудовищно раздутым брюхом торчали прямые негнущиеся ноги. Похожая на молот голова была свернута набок, и из мучительно оскаленного
