в модных льняных штанах и оранжевой, просторного кроя, рубахе, который, как выяснилось, и оказался тем самым чудо-фотографом. Пока мы шли с мамой по коридору, я с ней словом не обмолвился, и у меня за это время пропало всяческое желание фотографироваться. Поэтому, когда мама называла мое имя этому моднику, я стоял напротив него с кислой физиономией и демонстративно пялился в потолок. И понятно! А как я должен был себя вести, если она с моим другом так несправедливо обходится?!
Это между мной и родителями еще с тех пор повелось, как Олеся взорвался и остался без руки. Мне тогда мама напрямую заявила, чтобы я с Серегой больше не встречался и дел с ним никаких не имел. Строго – настрого пригрозила, что если узнает, что я с Олесей вожусь, из дома меня не выпустит, под арест посадит. Точно он заразный какой! Будто от него смертельную холеру можно было схватить или язву сибирскую! Я понимаю, родители меня от опасности уберечь пытались, думали Олеся – источник этой самой опасности. Они же не знали некоторых подробностей из нашей жизни. Таких, например, что это я Олесю научил газеты селитровать, а не он меня. И если по-справедливому разобраться, следовало бы еще подумать хорошенечко, кого защищать нужно было, меня от Олеси или наоборот.
С Серегой я, понятное дело, дружить не бросил, зато с родителями потом два месяца через пень-колода разговаривал. И нисколько не жалею об этом. Сами виноваты. Серега у меня с раннего детства самый что ни есть близкий друг, а они хотели меня Олеси навсегда лишить. Вот отчего у меня настроение упало. Потом родители, естественно, переменили свое отношение к Сереге. Скорее всего, сообразили, что неправильно поступают, да и деваться им все равно некуда было. Но обида у меня на них за Олесю все еще до конца не выветрилась. Я подметил, обида – она такая дрянная болячка, что долго внутри человека держится. Почище гриппа или ангины. Бывает, ты изо всех сил стараешься забыть и не думать о каком-нибудь скверном случае, который с тобою произошел по чьей-нибудь вине, но ведь нет, случится что-нибудь, да и сбередит эту болячку. Как, например, у меня с родителями теперь выходит. По мне лучше было бы, чтобы вместо обид синяки или царапины на теле появлялись. Синяк ведь бесследно исчезает, особенно когда на него внимания не обращаешь, даже крошечного пятнышка не остается, а обида – она может на долгие годы в душе засесть и саднить настырно время от времени, покоя тебе не давать…
После того как мама назвала мое имя, модник расцвел в картинной улыбке и провел меня внутрь студии. А мама поспешила назад, у нее ведь занятие должно было начаться.
В фотостудии, конечно, имелось на что посмотреть, врать не стану, занятное местечко. Приборы разные, фонари на треногах, зонтики специальные, чтобы свет отражать. Штучки какие-то особые, навроде сценического реквизита, по углам стояли. А рядом с правой стеной даже часть нарошнечной комнаты была сооружена: на полу лежал толстый овальный ковер, на нем раскорячился низкий стеклянный стол, а вокруг были расставлены
