луч. Под стрелкой луча стоит девочка, на вид ей лет восемь. Но я знаю, что она старше внутри. У неё взрослые глаза. Она молчит возле стены и сторожит целый отряд обуви. Ботинки, сапоги, кроссовки, боты и ботильоны разных размеров выстроены в длинный ряд и присыпаны соломой. Среди них вытянулись и мои особенные длинные сапоги. Рядом приткнулись мои грустные обычные ботинки.
– Отдай, пожалуйста, мои сапоги, – говорю я девочке.
– Тише! Я не могу. Они спят, – объясняет девочка.
Я понимаю, что не могу спорить с человеком, который укладывает спать обувь. Надо же сначала разобраться. Может, это какой-то научный опыт. Поэтому я просто смотрю, как спят сапоги. Но быстро устаю.
– Тогда разбуди их, – говорю я. – Им надо идти домой.
– Нет, им никуда не надо, – шёпотом спорит девочка.
Это мне не нравится.
– Они – мои, – говорю я. – И мне лучше знать.
Я понимаю, что это слишком игрушечное убеждение, это слова не моего размера. Но не могу придумать ничего своего, когда я не в своих сапогах.
– Давай я заберу свои сапоги и ботинки, а с остальными разбирайся сама.
Но девочка не отдаёт мои вещи.
Мне не хочется ругаться в Лошадином доме. Лошади всё понимают, они очень чуткие. У них нет обуви, но есть чувство справедливости. Мерлин уже прислушивается к нашему разговору. Он – любитель секретов.
Я слышу, как по улице бегают чьи-то родители. У них возмущённые шаги и птичьи голоса. Кажется, я различаю корябающий голос Горделивой Шапки. Он процарапывается сквозь окна.
Незаметно появляется моя мама. Она любит прошмыгнуть через амуничник, чтобы пройти всю конюшню от начала до конца.
Мама смотрит то на меня, то на девочку. Как бы не стала возмущаться!
– Она считает, что ботинки спят, – быстро объясняю я маме.
Мама задумчиво смотрит на обувной строй:
– Похоже, что это так.
Вслед за моей мамой приходит мама девочки и начинает уговаривать её раздать всем ботинки.
Девочка упирается.
– Вы уж извините. Она и дома все тапочки и туфельки спать укладывает. Понимаете? Она в кровать не ляжет, пока ей не скажешь: «Туфельки спят!»
– Да… их спать не уложишь, если уж они разошлись, – соглашается мама, и каждый по-своему понимает, о чём это.
Мама кивает подбородком и салатовым бутербродом. Икар из своего стойла дотягивается до бутерброда губами. Маме приходится выпустить хлеб из руки. Другой рукой она держит дверь. В дверь стучатся родители, которые бегали по улице, но мама пока сильнее.
– Послушай, – говорит девочке моя мама, не отпуская дверную ручку, – у меня дома есть чудные тапочки. Просто волшебные! Я их тебе подарю. А ты за это отдашь нам эту обувь.
Девочка вся светится при слове «тапочки».
– Правда?
– Конечно.
– А какие?
– Такие…
