рку, которую часто слышал дома: осторожность украшает джигита, вспомнил и, вырвавшись из цепких рук с дубинками, побежал так, что пятки сверкали. Те с дубинками, разумеется, побежали вслед за ним, чтобы продолжать стоять на страже закона (хотя уже конечно не стояли, а бежали), но догнать не могли, потому, как он бежал, по словам классика мировой поэзии «быстрей, чем заяц от орла».
И вот – убежал. Опять же помогла поговорка, которую он часто слышал дома, – подумал он. – Нет ничего лучше моего города.
Он зашел в кафе, после продолжительного пробега и непродолжительного мордобоя разыгрался аппетит. Очень хотелось есть. Он вошел и огляделся. Здесь надо было стоять, и это было некстати, было досадно. Ему хотелось посидеть и расслабиться, но есть хотелось еще сильнее. Он подошел к стойке бара и показал буфетчице пальцем на большое красивое пирожное-безе, организм требовал сладкого, и с полученным пирожным и чашкой кофе благополучно добрался до столика, возле которого стояла только одна девушка, тогда как возле других столиков принимали пищу внутрь по двое, а то и по трое посетителей. Он поставил на столик то, что держал в руках, а именно чашку и блюдечко с пирожным, бросил в кофе сахар и стал размешивать его, поглядывая по сторонам. И тут заметил, что девушка за его столиком в отличие от него, озирающегося по сторонам, смотрит не отрываясь, прямо ему в лицо, а конкретнее – только в правый глаз. Он подождал, когда рассматривание с её стороны его глаза прекратится, но не дождавшись спросил:
– Что?
– У вас глаз сильно подбит, огромный синяк. Вы упали?
– Упал? – переспросил он. – Вы что, не допускаете, что в моем возрасте можно просто подраться? – нервно спросил он. – Я кажусь вам настолько старым, что обязательно падать, чтобы нажить синяки?
– Не хотела вас обидеть, – сказала робко девушка. – Но вам надо к врачу. Обязательно.
– Ладно, разберемся, кому куда надо… – пробурчал он, уже более мягким взглядом оглядывая девушку.
– Я врач, – сказала она. – Давайте я посмотрю…
– Не хочу утруждать, – сказал он, отворачиваясь от неё подбитым глазом.
Но она уже подошла к нему вплотную, доброжелательно приговаривая.
– Давайте, давайте, я просто посмотрю, не бойтесь.
– Я вас не боюсь, – сказал он просто.
– Извините меня за этот тон, это профессиональное, просто я работаю в детской поликлинике, и своим маленьким пациентам то и дело говорю: не бойся.
Говоря это она уже деловито осматривала его пострадавший глаз и расплывшийся синяк вокруг него.
– Ничего страшного, – резюмировала она. – Могло оказаться хуже. А так, просто приложите лед, пройдет…
– Ладно, разберемся, – пробормотал он вместо «спасибо» и самому сделалось несколько неловко, но постарался не показывать виду.
Но она заметила и, поколебавшись, спросила:
– Вы почему такой сердитый?
– Потому что я ненавижу этот город, – ответил он тут же, будто ждал этого вопроса с её стороны.
– А вы приезжий, или живете здесь?.. За что ненавидите этот город?
– За то, что это не мой город, я не люблю чужие города.
– Зачем же вы приехали? Извините моё любопытство, но вы такой странный, то есть, я хотела сказать – интересный… Хочется узнать.
Он теперь сам был не прочь поговорить с ней, но прежде чем начать, стал внимательно рассматривать её и кажется, остался доволен тем, что увидел и здоровым и травмированным глазами.
– Я должен был покинуть свой родной город, – постепенно все охотнее ввязываясь в разговор, ответил он, продолжая присматриваться к собеседнице, и чем внимательнее он её рассматривал, тем больше проникался симпатией к незнакомке: миловидная хрупкая на вид брюнетка, большие глаза, распахнутые на него по-детски доверчиво, словно в ожидании хорошего сообщения, маленький рот, пухлые губы, минимум косметики.
– А что случилось? – спросила она с нескрываемым любопытством, еще больше раскрыв глаза, в которых загорелись искорки, забегали чертики, запрыгали тысячи вопросов в ожидание его слов.
Он усмехнулся вполне уже доброжелательно.
– Теперь я спрошу, – сказал он. – Можно?
– Да, – сказала она. – Только я не буду отвечать, если вопрос нескромный.
– Сколько вам лет? – спросил он, уже откровенно улыбаясь её наивности, наивному виду, наивному разговору, что все больше и больше ему нравилось в ней.
– Нет, не скажу, – она помотала головой, и короткий хвостик за её спиной, и челка на лбу у неё тоже коротко отрицательно помотали. – Двадцать семь.
И тут же
